Телевидение
Шрифт:
— А на завтра что намечено? — поинтересовался Чак.
— Завтра с утра попробуем навестить Копылова. А сейчас — по коням!
Москва
Крахмальников приехал на студию через полчаса после эфира утренних новостей. В машине по дороге от логопеда, как мальчишка, повторял скороговорки и ужасно злился, если не удавалось.
Итак, сегодня два дела — Гуровин и жена. Ну о жене потом, а Гуровин — вот он, слышен из-за двери его кабинета железный голос Загребельной, — значит, кого-то вызвали на
Эту грязную работу за него делала Галина Юрьевна Загребельная. Должность ее на студии была какой-то могучей тайной. Могучей потому, что никто даже не решался ее разгадать. Галина Юрьевна была, пожалуй, заместителем начальника по идеологической работе, замполитом, комиссаром — других функций она не исполняла.
Крахмальников толкнул ногой дверь и вошел в кабинет.
Огненные стрелы Загребельной были направлены на Ирину Долгову. Та стояла, гордо глядя в окно, Гуровин делал вид, что ищет что-то в столе, а Загребельная прохаживалась между ними, закругляя давно, очевидно, начатое предложение:
— ..Заслуженный с таким трудом нашим коллективом и теперь по вашей милости подвергшийся риску в один момент превратиться в ничто, в обидные словечки “утка”, “желтая пресса”, “журналюги”, “акулы пера и объектива”.
На входящего Крахмальникова обернулись все. И мизансцена тут же изменилась.
Долгова воззрилась прямо в лицо Гуровину, Загребельная села в уголок, а Яков Иванович махнул рукой:
— Ладно, Ирина, идите…
— Да нет уж, останьтесь, — сказал Крахмальников.
Долгова была его лучшим редактором. Он завтра же мог оставить на нее свой информационный отдел. Гуровин об этом прекрасно знал. Они давно договорились — есть на студии “священные коровы”, которых никто трогать не смеет. Если Ирина лажанется, с ней поговорит сам Крахмальников. А тут вон какая картинка — “Допрос партизана”. Ну что ж, тем лучше, это еще один повод выдать Гуровину все.
— Что случилось, Яша? Садись, Ирина, что это тебя, как девочку, поставили на ковер? — Крахмальников и сам опустился в кресло.
Долгова выразительно посмотрела на Загребельную и села рядом с Крахмальниковым.
— Лень, а я тебя так жду, — хлопнул пухлыми ладошками Гуровин. — Давай мы это потом обсудим. Сейчас есть дела поважнее.
— Давай, Яша, будем обсуждать по очереди. Ирина здесь. Вы, кажется, ее отчитывали? Я хочу знать, в чем провинился работник моего отдела, — нажал на слове “моего” Крахмальников.
— Ну ладно, — тяжело, вздохнул Гуровин и бросил взгляд на Галину Юрьевну. Загребельная приосанилась.
— Понимаете, Леонид Александрович, наш канал всегда славился тем, что давал только строго проверенную информацию. Мы еще не проиграли в суде ни одного дела по защите чести и достоинства. А в сегодняшних утренних новостях был подан сюжет о ленинградском пожаре. Почему-то его поставили первым, дали десять минут…
— Нет
— Что? — не поняла Загребельная.
— Нет города Ленинграда.
— Ну да. Петербург. Так вот в этом сюжете…
— А что за пожар?
— “Бобохины палаты” сгорели, — пояснила Долгова.
— Сильно, — усмехнулся Крахмальников. — И что?
— И там еще глухо так, с непонятными намеками прозвучала информация о поезде метро.
— Что за поезд?
— Первый утренний поезд…
— Дескать, он пропал.
— Что? Поезд пропал? — завертел головой Крахмальников.
— Да в том-то и дело! — вскинул руки Гуровин. — Мне тут Никитин звонил, есть у него какие-то подозрения. Я ему сказал: пошустри, разузнай. А он прислал сюжет, где уже и прямым текстом.
— А Долгова этот сюжет выдала в эфир! — воскликнула Загребельная.
Крахмальников уже не слушал. Он посмотрел на часы, вскочил и забегал по кабинету, заглядывая под бумаги, книги, бесцеремонно отодвигая Загребельную.
— Ты что ищешь? — спросил Гуровин.
— Сенсор где? У тебя телевизор работает? Сейчас на РТР новости пойдут.
Гуровин вынул пульт из ящика стола и включил “Сони”.
Крахмальников в это время уже нажимал кнопки телефона.
«…Но сначала об основных событиях дня, — раздался голос дикторши РТР. — Чрезвычайное происшествие в Петербурге…»
— Алло, Валера? Это Крахмальников. “…Визит немецкого канцлера в Москву…"
— Да, Леонид Александрович.
— Что накопал?
— Много интересного. Я сейчас еду перегонять вам новый сюжет.
— Когда получим картинку?
— Двести человек там, Леонид Александрович. А картинка будет минут через десять.
«…Скандал в Северо-Атлантическом блоке…»
— Что случилось? Тебе люди нужны?
— Пока не знаю…
«…Сегодня в пять часов утра отправившийся со станции “Северная” поезд Петербургского метрополитена…»
— Я перезвоню, Валера.
Крахмальников бросил трубку и уставился в экран.
Тут же обернулся к Ирине:
— Закажи мне монтажную и приготовь никитинские сюжеты. Он сейчас перегонит свежак. Долгова побежала исполнять.
— Гуровин кивнул Загребельной: дескать, исчезни. Та тоже умчалась.
Когда сдержанная информация про катастрофу закончилась — на РТР она заняла всего полторы минуты, причем видеоряда не было никакого, — Крахмальников выключил телевизор и снова схватился за телефон.
— Погоди, Леня, — остановил его руку Гуровин. — Чего ты порешь горячку? Давай все обсудим. Сядь.
Крахмальников присел на краешек кресла.
— Я думаю, надо туда бригаду послать и дать им спутниковую тарелку.
— Леня, — внушительно произнес Гуровин, — ты ОХ…Л?
— Еще раз…
— Ты знаешь, под кого мы копаем?
— Под кого?
— Станция “Северная” — это была предвыборная акция питерского мэра.
— И что?
— А президент ему руку жал. Крахмальников застыл с разинутым ртом. Потом закрыл рот, взял трубку и набрал номер Никитина: