Темная дикая ночь
Шрифт:
Она дрожит, когда я пальцами провожу по очертаниям ее груди, подушечкой большого пальца поглаживая ставший твердым сосок, до тех пор пока она не выгибается всем телом, молча прося, чтобы я его ущипнул. Наклонившись, я скольжу языком по прозрачной ткани и хватаю ее зубами. Она прогибается в пояснице, подталкивая грудь к моему рту, и, воспользовавшись моментом, я тут же завожу руку ей за спину и расстегиваю крючок. Убрав в сторону клочок ткани, я разворачиваю ее, словно охрененный подарок.
Не отводя от нее взгляд, я веду кончиком языка по коже. Лола делает
Я чуть не прокусываю себе губу до крови, когда она сильно проводит большим пальцем по головке, после чего облизывает кончик пальца.
Ее рука возвращается с уже влажным пальцем, и я смотрю вниз, туда, где между нашими телами она держит меня. Вижу свой плоский живот и округлый и мягкий ее, свой налитый кровью и выпирающий член.
Мне становится почти слишком жарко, и я чувствую щекочущие капельки пота на затылке, когда Лола приближает губы к моему уху.
– У тебя тут есть презервативы?
– Ага. В среднем ящике стола. Сегодня принес.
Ее триумфальная улыбка говорит мне, что я гений, и она ложится на спину, чтобы дотянуться и открыть ящик. Я бы и сам достал, но я ни хрена не упущу шанс понаблюдать, как она полуголая растянулась на моем столе.
Когда она выпрямляется, я делаю шаг к ней, обхватываю ее лицо руками и прижимаюсь губами к ее рту.
– Я хочу, чтобы его надел ты, – говорит она у моих губ.
– Да?
– Наблюдать, как ты его раскатываешь… Это, наверное, самое сексуальное зрелище в моей жизни.
Обхватив член одной рукой и взяв презерватив в другую, я делаю паузу, приложив его к головке, и поднимаю взгляд, чтобы убедиться, что она на меня смотрит.
Еще как. На самом деле, не могу сказать точно, моргает ли она и дышит ли вообще, пока, не отрываясь, наблюдает, как я медленно раскатываю его по всей длине. Мне нравится, как она смотрит на мой член: распахнув глаза и приоткрыв рот.
Протянув руку, я обхватываю ее грудь.
– Ты выглядишь удивленной.
– Думаю, я буду удивляться всякий раз, когда ты снимаешь штаны, – рассеянно замечает она. – У тебя потрясающий член.
Слышать, как Лола называет мой член потрясающим, – никогда не надоест. Никогда.
Она опускает руку себе между ног и скользит вперед-назад по обеим сторонам клитора. Я вижу – и даже слышу – как это на нее воздействует: как сокращаются мышцы ее живота, как она сжимает своими бедрами мои, как издает легкие вздохи.
– Достаточно влажно для меня?
Лола кивает и, поднеся пальцы к моему рту, проводит ими мне по губам. Теперь я сам могу почувствовать, насколько она влажная, и попробовать на вкус. Я чуть не закатываю глаза от того, насколько она хороша, насколько грязным хочу быть с ней, и сколько всего хочу с ней сделать. Я издаю сдавленный стон, Лола медленно вынимает пальцы из моего рта и смотрит на меня с таким голодом, какого я еще у нее не видел.
Мне хотелось бы понять, почему на это выражение ее лица во мне откликается нежность и забота, от него мне почти больно.
Дело явно не в том, как наши руки сплетаются друг с другом в стремлении не обделить прикосновением ни полсантиметра кожи, или как она запускает руки мне в волосы, с облегчением вздыхая, когда чувствует меня, вот-вот готового войти в нее. И не в том, как откидывает голову, подталкивая грудь в мои ладони, или как шире раздвигает ноги, чтобы я вошел еще глубже.
Но, возможно, причина в том, что она старается не задерживаться на мне взглядом слишком надолго, и при этом затаила дыхание. Это же чувство у меня бывает, когда я наклоняю велосипед над обрывом и потом пулей несусь с холма.
Я осторожно вхожу в нее – и устремляюсь внутрь и тут же наружу, потом глубже, и снова назад, а она движется вместе со мной, блядь, я знаю и чувствую это: как покачиваются ее бедра, как она сжимает в кулаках мои волосы – но меня так и не оставляет обжигающее покровительствующее чувство. Каждый толчок заставляет ее кричать, давая мне понять, что для нее это ново – эта интимность совсем другая: блаженство, смешанное со страхом.
У меня был секс со множеством женщин, был и полный любви и доверия контакт с некоторыми из них, но с ними я никогда не ощущал себя так, как с Лолой. Когда эмоциональная глубина приносит облечение, а не дезориентирует. Та наша ночь была идеальным сочетанием траха и занятия любовью, но в этот момент не осмелюсь на ту же грубость по отношению к ней. Она сейчас, словно хрупкое выдувное стекло в моих руках, и смотрит на меня, будто хочет, чтобы я ей сказал, что делать.
Тогда я дам ей задание. Прижавшись к ней губами и обнажив зубы, я говорю:
– Ни единого звука.
Я чувствую, как она облегченно выдыхает, и, кивнув, поворачивается в поисках моего рта, но я отодвигаюсь.
– Оставайся тихой, будь умницей, и я тебя поцелую.
Она нетерпеливо несколько раз кивает снова, и это вроде бы не должно быть так просто, но это так. Плескающееся напряжение в ее взгляде тут же сменяется сосредоточенностью. Зато теперь, когда это сказал, я хочу ее рот больше всего на свете – влажный, приоткрытый и прижатый к моему, когда я в нее врываюсь.
Схватив ее сиськи, я посасываю кожу ее шеи, погружаясь в ее тело и чувствуя ее напряжение и капельки ее пота под своими губами.
Сдерживаясь изо всех сил, Лола по-прежнему не издает ни звука, дыша резко и поверхностно.
– Вот так, – говорю я ей. – Я тебя не слышу. А слышу только, как мы трахаемся.
Я люблю звуки, которые она издает, но прямо сейчас ее молчание означает гораздо большее. Эта беззвучная мольба в ее глазах – как признание, что она нуждается во мне, как в якоре, чтобы я помог ей сконцентрироваться на происходящем и только. Не на Лос-Анджелесе. И не на книге, которую она должна дописать. Я всегда догадывался, что она ищет во мне своего рода центр притяжения и спокойствия, но с уверенностью знать это сейчас, когда мы занимаемся любовью, – стягивает что-то плотным узлом у меня в груди.