Темная лошадка

Дышев Андрей Михайлович

Тенгиз взвалил на меня все, кроме палатки, довел до жилой бочки и втолкнул в отсек. Я шумно вломился к своим товарищам, сбрасывая все, что нес, на пол. Мэд отставила чашку с чаем и подошла ко мне.

– Что он тебе говорил? – спросила она.

– Я просил, чтобы тебя оставили здесь, – ответил я.

Девушка покачала головой:

– Бесполезно. Не надо злить их. Это наш крест.

– Черт с ним, с крестом! – ответил я, выбирая спальник поновее и протягивая его девушке. – Речь о том, чтобы не тащиться на Голгофу.

Немцы не признают вольный порядок слов. Мэд с трудом поняла,

что я имел в виду.

– К сожалению, нет черта, который вместо нас понес бы крест наверх… Это надо одевать сейчас или потом?

Она прикладывала к подошве ботинка похожую на капкан «кошку». Я присел у ее ног, чтобы помочь ей приладить эту конструкцию, но Мэд тотчас опустила обе ноги на пол и поднялась с кровати.

– Я сама, – ответила она.

Глушков рассматривал вибрамы, которые я ему принес.

– Это сорок четвертый? – спросил он.

– Сорок третий.

– Но ведь я просил…

– Других нет, – перебил я его. – Поговори с Бэлом, может, он оставит тебя здесь.

– Я привык доводить все дела до конца.

К нам заглянул Бэл.

– Закругляйтесь, – сказал он.

Я первым вышел в «предбанник» и чуть не споткнулся о консервные банки с тушенкой, поставленные горкой. Это был мой стратегический запас.

– Чего уставился? – спросил Бэл. – Отсчитывай одну четвертую часть и закидывай в свой рюкзак.

Четверть – это пять банок. Всего двадцать. В день мы умнем не меньше шести. Значит, террористы рассчитывают добраться до Местиа за три, максимум четыре дня.

Мэд вышла в «предбанник» следом за мной. Ей тоже пришлось укладывать в рюкзак консервы. Пару банок из ее пяти я сунул в верхний клапан своего рюкзака.

– Джентльмен, – усмехнулся Тенгиз. – А жрать тоже за нее будешь?

За нашими спинами загружались тушенкой Гельмут и неприметный герой. Бэл, намертво прижатый ремнями к большому, литров на сто сорок, рюкзаку из камуфлированной ткани, первым вышел из бочки. «Кошки», подвязанные к накладному карману, стали позвякивать, ударяясь об автоматный ствол, словно колокольчик на шее бычка. Я вышел следом за ним. Мэд – за мной. Затем Гельмут, неприметный герой и, наконец, Тенгиз. Я благодарил судьбу, что она развела нас по разные концы колонны. Дойдя до металлической рамы, врытой в снег, Бэл остановился, повернулся ко мне и отступил на шаг в сторону.

– Вперед! – сказал он мне, жестом приглашая занять его место.

– Ты успел помолиться? – спросил я его. – Нет? Напрасно.

Бэл усмехнулся, пропустил следом за мной Мэд.

– Бог под нами, – ответил он. – Кому молиться?

Глава 13

ЛЯМКИ, КОТОРЫЕ ДЕРЖАЛИ СКРУЧЕННЫЙ в рулон пенопленовый каримат, ослабли, и с каждым шагом каримат хлопал меня по затылку. Некоторое время я терпеливо пробивал тропу, не обращая внимания на подзатыльники, но через четверть часа терпение стало иссякать. Мне казалось, что это упражняется тупой Тенгиз, пользуясь тем, что рюкзак мешает мне развернуться и врезать ему в лоб.

– Передохни малость, – великодушно разрешил Бэл, занимая мое место.

Мы шли по обширному цирку, издали напоминающему гигантскую чашу, до краев заполненную сливками. Можно было значительно сократить

путь, перейдя через глубокий кулуар, снежный язык которого свисал на километр вниз, но я не был уверен, что этот язык не сорвется вниз и не слижет нас, как медведь сахарные крошки. Мои конвоиры, а также Гельмут не вмешивались в мое дело и не давали советов, что было одним из их немногих положительных качеств. Бэл, встав во главе группы, обернулся и напомнил:

– Говори, Сусанин, куда идти!

И довольно резво пошел по снегу. Теперь я видел только его внушительных размеров рюкзак да ствол автомата с налипшими к нему снежными комками.

Бэл объявил привал, когда все мы изрядно извалялись в снегу и устали. Мы уже сошли с белого поля цирка и спустились по контрфорсу вниз. Перепад высот между Ледовой базой и местом нашего привала составлял более километра. Здесь дышалось легче, и снег не был так сильно спрессован жестокими морозами.

Тенгиз первым начал разгружать рюкзак. Он вытащил оттуда банку сгущенки, галеты и шоколад, а Бэл пустил по кругу флягу с водой. Мы молча жевали, глядя на окружающие нас полукольцом ослепительные горы. Мэд почти ничего не съела, лишь выпила воды, встала, скинула с себя рюкзак, сняла с поясного карабина веревку, которой мы были связаны, и пошла к скальной гряде, наполовину засыпанной снегом.

Тенгиз, наблюдавший за ней, на всякий случай крикнул:

– Эй, фрау! А ну-ка, цурюк на место!

Мэд не обернулась.

– Пусть идет, – сказал Бэл. – Даме положено.

– А, черт! – выругался Тенгиз. – С этими дамами только одни проблемы.

Когда Мэд скрылась за скалами, он проворно вскочил на ноги, отошел на шаг в сторону и принялся ковыряться в сложных замках и пуговицах пуховых брюк.

– Умрешь тут, пока доберешься, – бормотал он, поливая струей снег.

Еще несколько минут мы лежали на рюкзаках, глядя в небо. От солнечного света, многократно усиленного зеркальной поверхностью гор, пощипывало кожу лица и рук. Если не прикрыть физиономию платком – сгореть можно в считанные минуты.

Вдруг со стороны скальной гряды раздался короткий крик. Мы вскочили со своих мест и замерли, прислушиваясь к тишине.

– Ну-ка, переводчик, – кивнул мне Бэл, – сходи, посмотри, что там случилось.

Я сплюнул и отвязал от рюкзака веревку, смотанную в бухту. Случиться могло только одно – Мэд свалилась в трещину.

– Гельмут! – крикнул я. – Мне может понадобиться ваша помощь!

– Иди сам! – рыкнул Тенгиз.

По следам, напоминающим отпечатки страусиных лап, я добежал до скал и едва успел свернуть за ребристый угол, как едва не сбил с ног Мэд. Она схватила меня за края капюшона и прижала палец к своим губам.

– Тихо!.. Ты бегаешь, как маленький слон, – сказала она.

– Чего ты кричала?

Мэд сделала гримасу, будто я задал наивный вопрос, взяла меня за рукав и повела вдоль гряды, постепенно опускаясь вниз. Я заметил, что она успела вытоптать ступени.

– Здесь нас не увидят, – сказала она, показывая на узкую расщелину, вход в которую наполовину был занесен снегом.

Мы втиснулись в холодное и казавшееся совершенно темным убежище и некоторое время лишь тяжело дышали. Наконец Мэд сказала: