Темная лошадка
Шрифт:
– Вы меня отвлекаете, – перебил я его.
– Ну что ж, – сдержанно ответил Эд. – Воля ваша. Примите мои соболезнования. А шарфик, если вас это сильно не затруднит, оставьте, пожалуйста, под вагоном. Это мой подарок Маше, и мне бы не хотелось…
Его последние слова унесло ветром. Я выпрямился и как за дерево ухватился за мощную стальную лапу подвесной системы. Два густо смазанных солидолом колеса скрипели как раз над моей головой. Под ними прогибался черный и жирный, как удав, несущий трос. Еще ниже – трос потоньше, который тянул за собой вагон.
То, что я задумал, теоретически было возможно, но чтобы кто-то продемонстрировал на практике этот цирковой трюк – я не слышал. От волнения у меня начали дрожать колени, чего никогда не случалось даже на большой высоте, даже на стометровой отвесной стене ледопада Уллукам, откуда мы с Чаком в прошлом году снимали группу китайских альпинистов.
Шарф Маши-Креветки, связанный кольцом, я завел себе под зад, верхнюю часть перекинул через несущий трос, и получившуюся петлю пропустил под спиной и под мышками. Эта примитивная страховка, конечно, будет здорово мешать ползти по тросу, но зато сохранит мне жизнь, если не останется сил держаться за холодный, в грязной смазке металл.
Вагон находился ближе к станции «Мир», чем к «Кругозору», в каких-нибудь пятистах метрах от вышки опоры. Хотя ползти по торсу вниз было бы намного легче, чем вверх, все же я выбрал путь сложный, но короткий. Перекрестившись, зачем-то поплевал на перчатки, ухватился за трос, закинул на него ноги и полез вверх. Петли шарфа, если их не натягивать, хорошо скользили по тросу, правда, сразу же выпачкались в смазке, и я подумал, что очень скоро подарок Эда придет в полную непригодность. Но если эта история закончится для меня благополучно, я подарю Маше самый лучший шарф, какой найду на рынках Приэльбрусья.
Я медленно удалялся от вагона и еще некоторое время видел между своих ног темное окно и светлые пятна неподвижных лиц, примкнувших к стеклу. Потом все исчезло в тумане.
Я взял высокий темп, двигался быстро и легко, и мне казалось, что задачка эта – пустяковая, которая под силу любому храброму «чайнику». Но минут пятнадцать спустя, когда руки и спина налились свинцовой тяжестью, а петли шарфа почти начисто изорвались о металлические заусеницы и были готовы вот-вот оборваться, я начал жалеть, что так безрассудно бросился в эту авантюру.
Петля шарфа лопнула с треском, и хлипкая опора подо мной ушла куда-то, открывая подо мной бездну. Я не успел хорошо закрепить ноги, и они соскочили с троса. Каким-то безумным усилием я прижал трос к своему лицу и перекинул через него руку, пропуская трос под мышкой.
Я висел, беспомощно болтая ногами, всего в нескольких метрах от спасительной опоры, похожей на мачту корабля, реи которой были снабжены монтажными площадками и перильцами, миниатюрными лесенками, по которым так легко и приятно спускаться на землю. Я стонал, кусал губы и едва ли не плакал от бессилия и боли. Я понимал, что надо каким-то образом двигаться к опоре, потому что висение только отбирало силы, и с каждой минутой их становилось все меньше, и казалось, что все мышцы и кости орут благим матом, моля о пощаде и покое.
Я стиснул зубы, замычал, дернул ногами, как лягушка в клюве цапли. Получился уродливый прыжок, точнее, едва заметное движение троса вверх. Скрипнули колеса на стыке. Я качнул себя еще раз, затем еще. Раскачиваясь, трос подкидывал меня вверх, и на предельной точке мне удавалось проползти несколько сантиметров, часто перебирая руками, будто хотел затолкать трос себе за пазуху.
Когда я выкарабкался на монтажную площадку, сил у меня не было даже на то, чтобы встать на нее или, хотя бы, сесть. Я лежал на стылом металле, хрипло дышал и никак не мог разжать пальцы в изорванных в лохмотья перчатках и отпустить трос. Это был нервный шок, и я смотрел на свои непослушные руки, как на что-то запредельное, как на живое существо, намертво вцепившееся в мое туловище.
Я встал на колени и стал кусать липкие, пахнущие мазутом руки. Только когда почувствовал боль и увидел капли крови, пальцы разжались.
Какой из меня спасатель, обреченно думал я, с трудом спускаясь по лестнице. Меня самого спасать надо…
На несколько нижних перекладин меня не хватило. Одно неверное движение – и я спиной полетел в снег.
Я находился на краю обширного снежного поля, где начинался выкат с «Мира», на котором горнолыжники легко набирали бешеные скорости. Относительно покатый склон упирался почти в отвесный снежный бастион. Его я штурмовал несколько раз, срывался, скользил на животе вниз и карабкался вверх опять. Я цеплялся за жесткий наст измученными пальцами, царапал его, ломая ногти, бил ботинком, вырубая ступени. Я уже не мог остановиться, отдохнуть или поискать иной путь. Я шел уже напролом, исступленно, как раненый бык на корриде. Злость придавала сил, но лишала ума, и я весь извалялся в снегу, оцарапал о наждачную поверхность наста лоб и нос, пока выбрался на козырек, неподалеку от которого высилась черная и немая громада станции «Мир».
Глава 9
БАНДИТЫ МОГЛИ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ НА НОЧЬ, такой поворот нельзя было исключать, но усталость притупляет чувство опасности. Кроме того, у меня не было выбора. В том жалком состоянии, в каком я пребывал, я не мог добраться до ледовой базы. Как минимум, я должен был отогреться, подыскать какую-нибудь одежду взамен пришедшего в негодность свитера, выпить горячего кофе и привести в порядок свои мысли.
Я обошел станцию, глядя на окна, но ни в одном из них не горел свет. Входная дверь, обитая жестью, была заперта, и на стук никто не отзывался. Я стучал кулаком, ногой, звал на помощь, но все было тщетно. Вполне возможно, что террористы прихватили с собой и техника, который дежурил на станции.
Стеклянные двери кафе были закрыты изнутри на замок, но, к счастью, форточка пищевого блока была распахнута настежь, и мне удалось в нее пролезть головой вперед.
Я упал на жирный пол, сел и некоторое время прислушивался к тишине. Электрическая плита еще не остыла, и я долго отогревал окоченевшие руки, прижав ладони к конфоркам. Потом отыскал чайник, налил в него из большого бака воды и поставил кипятиться.
В подсобке я нашел три предмета, которые могли бы оказаться очень полезными в моем положении: большой кухонный нож, топор и ломик. После недолгих колебаний я сунул за пояс только топор. Этой штукой проще всего взломать дверь станции. Там же я раздобыл старый, пропахший помоями армейский бушлат и варежки.
Кофе я решил выпить по-человечески, в зале. Прихватив с барной стойки ополовиненную бутылку коньяка, я развалился в глубоком кресле и стал стремительно возвращаться к жизни. В зале пахло свежим морозом, подгоревшим кофе и шашлыками, а за окнами полыхали ослепительным пожаром ледники и горные вершины…
Меня стало клонить ко сну, и, прогоняя навалившуюся на меня истому, я потянулся, вскочил с кресла. О себе я позаботился. Теперь надо было помочь людям, оставшимся в холодном вагоне, подвешенном над пропастью.