Темная любовь (антология)

Кинг Стивен

Она ничего не сказала, а просто встала на цыпочки, сложив дивные губы трубочкой в ожидании поцелуя. Я одолжил ее, обнял за плечи, увлек внутрь, несколько смущаясь своей пижамы и халата.

До спальни мы не добрались. Она легонько толкнула меня в огромное кожаное кресло перед угасающим камином и осторожно села мне на колени. Вот тут-то я и обнаружил, что под макинтошем на ней нет ничего. Ее мудрые и прелестные пальцы быстро привели меня в состояние готовности, и я оказался в ней, но к экстазу в моем вздохе примешивался страх.

Наверное,

будущие наркоманы ощущают то же самое, впервые испробовав героина — наслаждение от его упоительного воздействия и в то же время страх стать безвольным рабом чего-то, над чем они уже никогда не будут властны.

Я бесповоротно влюблялся в Кендру и понял это с той первой секунды в кресле, когда почувствовал душистую легкость ее дыхания и ощутил теплое шелковистое великолепие ее женственности. Когда мы в первый раз оторвались друг от друга, я снова растопил камин, достал вино и сыр, и мы лежали под ее макинтошем, глядя на языки пламени, пляшущие за стеклом.

— Господи, просто поверить не могу, — сказала она.

— Чему поверить?

— Тому, до чего мне с тобой хорошо. Правда.

Я долгое время молчал.

— Кендра…

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить.

— О твоей матери.

— Вот именно.

— Если ты пришла ко мне только потому…

— …потому, что она переспала с Бобби Лейном?

— Да. Потому, что она переспала с Бобби Лейном.

— Хочешь, чтобы я ответила честно?

Собственно, я этого не хотел, но что я мог сказать? "Нет, я хочу, чтобы ты ответила нечестно"?

— Да, конечно.

— Наверное, это послужило первым толчком. То есть чтобы прийти сюда и переспать с тобой. — Она засмеялась. — Моя мамочка крепко за тебя зацепилась. Я весь вечер следила за ее лицом. У-у-у! Как бы то ни было, я подумала, что это хороший способ поквитаться с ней. Переспать с тобой, хочу я сказать. Но еще до конца вечера… Господи, Роджер, это чистейшее безумие, но я влюбилась в тебя до невероятия.

Мне хотелось сказать, что и я тоже. Но я не мог. Пусть внешне я стал новым Роджером, но внутри был старой моделью во всех отношениях стеснительным, нервничающим и изнывающим от ужаса, что мое сердце будет растерзано.

На заре мы в третий раз занялись любовью в моей широкой кровати, и с подоконника снаружи за нами следили сойка и алый кардинал, а утренний ветерок вздыхал, запутавшись в сосновых ветвях.

После третьего раза мы минут двадцать молча лежали, обнявшись, пока она не сказала:

— Мне придется быть неромантичной.

— Сколько угодно.

— Гусиная кожа.

— Гусиная кожа?

— И мочевой пузырь.

— И мочевой пузырь?

— И утреннее дыхание.

— Ты меня совсем запутала.

— А. Я замерзаю. Б. Мне абсолютно необходимо посикать. И В. Можно мне воспользоваться твоей зубной щеткой?

В следующие три недели она провела у меня по крайней мере дюжину ночей, а в те ночи, когда по той или иной причине нам не удавалось встретиться, мы вели нескончаемые телефонные

разговоры, как и все недавние влюбленные. Неважно, что говорить, лишь бы слышать ее голос, лишь бы она слышала твой.

Только изредка я немного трезвел, и меня тут же захлестывала волна страха. Я потеряю ее и останусь вовеки неутешен. Мой слух, обоняние, вкус, осязание были насыщены ею — но придет день, и ничего не останется, и я буду вовеки один, сокрушенный невыразимой тоской. Но что, черт дери, мне было делать? Уйти самому? Невозможно. Она была спасением и источником жизни, и мне оставалось только цепляться, пока не отвалятся пальцы, и я не останусь один в безграничном темном океане.

В том году восьмое декабря обернулось нелепо солнечным днем, из тех, которые внушают нам, будто весна уже близка. Два часа я потратил на колку дров за домом и переноску их в дом. Топливо для новых свиданий. И вот, когда я в очередной раз оказался внутри, в дверь позвонили. Посмотрев наружу, я увидел Эми. Она выглядела замечательно — даже лучше, чем тогда в клубе — если бы не синяк под глазом.

Я впустил ее, спросил, не хочет ли она кофе, но она отказалась и села в кожаное кресло, которым мы с Кендрой все еще иногда пользовались.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Роджер. — Под пальто из верблюжьей шерсти на ней оказался белый свитер с высоким воротом и сшитые на заказ джинсы. В белокурых волосах голубая лента — вид у нее был очень сексуальный на провинциальный манер.

— Я слушаю.

— И мне необходимо, чтобы ты был со мной честным.

— Если ты будешь честной со мной.

— Синяк?

— Синяк.

— Кто еще, кроме Рэнди. В прошлый вечер вернулся домой пьяный, я отказалась спать с ним, и он меня ударил. Он спит с кем попало, и я боюсь, он что-нибудь подхватит. — Она покачала головой с глубокой серьезностью, на какую я не считал ее способной.

— И часто он?

— Спит с кем попало?

— Бьет тебя.

Она пожала плечами.

— Часто. И то, и другое, хочу я сказать.

— Почему ты не уйдешь от него?

— Потому что он меня убьет.

— Господи, Эми, это смешно. Ты можешь прибегнуть к защите закона.

— По-твоему, закон остановит Рэнди? Особенно когда он пьян? — Она вздохнула. — Просто не знаю, что мне делать.

Я вернулся, чтобы украсть эту женщину у мужа. Но теперь я не хотел ее красть. Даже позаимствовать ее не хотел. Мне было только жаль ее, и я несколько растерялся.

— Ну, а теперь расскажи мне про Кендру.

— Я люблю ее.

— До чего же, мать твою, чудесно, Роджер. Просто чудесно, мать твою.

— Я знаю, что много старше ее, но…

— А, Бога ради, Роджер! Не в этом дело.

— Разве?

— Разумеется. Подойди и сядь.

— Рядом с тобой?

— Вот именно.

Я подошел и сел. Рядом с ней. От нее пахло изумительно. Тем же одеколоном, которым пользовалась Кендра.

Она взяла меня за руку.

— Роджер, я хочу спать с тобой.