Темная любовь (антология)
Шрифт:
Она ничего не сказала, а просто встала на цыпочки, сложив дивные губы трубочкой в ожидании поцелуя. Я одолжил ее, обнял за плечи, увлек внутрь, несколько смущаясь своей пижамы и халата.
До спальни мы не добрались. Она легонько толкнула меня в огромное кожаное кресло перед угасающим камином и осторожно села мне на колени. Вот тут-то я и обнаружил, что под макинтошем на ней нет ничего. Ее мудрые и прелестные пальцы быстро привели меня в состояние готовности, и я оказался в ней, но к экстазу в моем вздохе примешивался страх.
Наверное, будущие наркоманы ощущают то же самое, впервые испробовав героина — наслаждение от его упоительного воздействия и в то же время страх стать безвольным рабом чего-то, над чем они уже никогда не будут властны.
Я бесповоротно влюблялся в Кендру и понял это с той первой секунды в кресле, когда почувствовал душистую легкость ее дыхания и ощутил теплое шелковистое великолепие ее женственности. Когда мы в первый раз оторвались друг от друга, я снова растопил камин, достал вино и сыр, и мы лежали под ее макинтошем, глядя на языки пламени, пляшущие за стеклом.
— Господи, просто поверить не могу, — сказала она.
— Чему поверить?
— Тому, до чего мне с тобой хорошо. Правда.
Я долгое время молчал.
— Кендра…
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить.
— О твоей матери.
— Вот именно.
— Если ты пришла ко мне только потому…
— …потому, что она переспала с Бобби Лейном?
— Да. Потому, что она переспала с Бобби Лейном.
— Хочешь, чтобы я ответила честно?
Собственно, я этого не хотел, но что я мог сказать? "Нет, я хочу, чтобы ты ответила нечестно"?
— Да, конечно.
— Наверное, это послужило первым толчком. То есть чтобы прийти сюда и переспать с тобой. — Она засмеялась. — Моя мамочка крепко за тебя зацепилась. Я весь вечер следила за ее лицом. У-у-у! Как бы то ни было, я подумала, что это хороший способ поквитаться с ней. Переспать с тобой, хочу я сказать. Но еще до конца вечера… Господи, Роджер, это чистейшее безумие, но я влюбилась в тебя до невероятия.
Мне хотелось сказать, что и я тоже. Но я не мог. Пусть внешне я стал новым Роджером, но внутри был старой моделью во всех отношениях стеснительным, нервничающим и изнывающим от ужаса, что мое сердце будет растерзано.
На заре мы в третий раз занялись любовью в моей широкой кровати, и с подоконника снаружи за нами следили сойка и алый кардинал, а утренний ветерок вздыхал, запутавшись в сосновых ветвях.
После третьего раза мы минут двадцать молча лежали, обнявшись, пока она не сказала:
— Мне придется быть неромантичной.
— Сколько угодно.
— Гусиная кожа.
— Гусиная кожа?
— И мочевой пузырь.
— И мочевой пузырь?
— И утреннее дыхание.
— Ты меня совсем запутала.
— А. Я замерзаю. Б. Мне абсолютно необходимо посикать. И В. Можно мне воспользоваться твоей зубной щеткой?
В следующие три недели она провела у меня по крайней мере дюжину ночей, а в те ночи, когда по той или иной причине нам не удавалось встретиться, мы вели нескончаемые телефонные разговоры, как и все недавние влюбленные. Неважно, что говорить, лишь бы слышать ее голос, лишь бы она слышала твой.
Только изредка я немного трезвел, и меня тут же захлестывала волна страха. Я потеряю ее и останусь вовеки неутешен. Мой слух, обоняние, вкус, осязание были насыщены ею — но придет день, и ничего не останется, и я буду вовеки один, сокрушенный невыразимой тоской. Но что, черт дери, мне было делать? Уйти самому? Невозможно. Она была спасением и источником жизни, и мне оставалось только цепляться, пока не отвалятся пальцы, и я не останусь один в безграничном темном океане.
В том году восьмое декабря обернулось нелепо солнечным днем, из тех, которые внушают нам, будто весна уже близка. Два часа я потратил на колку дров за домом и переноску их в дом. Топливо для новых свиданий. И вот, когда я в очередной раз оказался внутри, в дверь позвонили. Посмотрев наружу, я увидел Эми. Она выглядела замечательно — даже лучше, чем тогда в клубе — если бы не синяк под глазом.
Я впустил ее, спросил, не хочет ли она кофе, но она отказалась и села в кожаное кресло, которым мы с Кендрой все еще иногда пользовались.
— Мне необходимо поговорить с тобой, Роджер. — Под пальто из верблюжьей шерсти на ней оказался белый свитер с высоким воротом и сшитые на заказ джинсы. В белокурых волосах голубая лента — вид у нее был очень сексуальный на провинциальный манер.
— Я слушаю.
— И мне необходимо, чтобы ты был со мной честным.
— Если ты будешь честной со мной.
— Синяк?
— Синяк.
— Кто еще, кроме Рэнди. В прошлый вечер вернулся домой пьяный, я отказалась спать с ним, и он меня ударил. Он спит с кем попало, и я боюсь, он что-нибудь подхватит. — Она покачала головой с глубокой серьезностью, на какую я не считал ее способной.
— И часто он?
— Спит с кем попало?
— Бьет тебя.
Она пожала плечами.
— Часто. И то, и другое, хочу я сказать.
— Почему ты не уйдешь от него?
— Потому что он меня убьет.
— Господи, Эми, это смешно. Ты можешь прибегнуть к защите закона.
— По-твоему, закон остановит Рэнди? Особенно когда он пьян? — Она вздохнула. — Просто не знаю, что мне делать.
Я вернулся, чтобы украсть эту женщину у мужа. Но теперь я не хотел ее красть. Даже позаимствовать ее не хотел. Мне было только жаль ее, и я несколько растерялся.
— Ну, а теперь расскажи мне про Кендру.
— Я люблю ее.
— До чего же, мать твою, чудесно, Роджер. Просто чудесно, мать твою.
— Я знаю, что много старше ее, но…
— А, Бога ради, Роджер! Не в этом дело.
— Разве?
— Разумеется. Подойди и сядь.
— Рядом с тобой?
— Вот именно.
Я подошел и сел. Рядом с ней. От нее пахло изумительно. Тем же одеколоном, которым пользовалась Кендра.
Она взяла меня за руку.
— Роджер, я хочу спать с тобой.