Темная материя

Страуб Питер

— Вы пускаете собак на территорию? — спросил я. — Они у вас бродят по палатам?

Доктор Гринграсс изучающе посмотрел на меня над кончиками переплетенных пальцев:

— Как и многие заведения такого типа, наше может гордиться блестящими результатами в анималотерапии. Да, в определенные часы собаки и кошки допускаются в определенные места. Анималотерапия, в сочетании с традиционными методами лечения, способна серьезно помочь людям преодолеть себя.

Он улыбнулся и покачал головой, признавая этот этап делом прошлым.

—

Говард отказался от анималотерапии. Однажды, еще до моего назначения сюда, он набросился на санитара, который вел собаку в комнату отдыха. Сейчас собак туда не приводят, и Говард может находиться там, чувствуя себя в полной безопасности. Инциденты, правда, случались…

Доктор Гринграсс склонился над столом и понизил голос:

— Инциденты, в которых Говард оказывался в одном помещении с человеком и собакой. Винить там было некого. Просто вошел, скорее всего, с раскрытой книгой в руках, и — вот они, прямо перед ним. Мужчина, гладящий собаку. Результат? Дикий испуганный вопль и бегство в палату, где он закрывает дверь и ложится на кровать, его трясет. А пять или шесть лет назад его должны были выписать в интернат, но это привело его в такой ужас, что он отказался даже думать о том, чтобы когда-нибудь покинуть нашу больницу.

Во взгляде доктора появилась исключительно беспристрастная, чисто научная любознательность:

— Вы — первые его посетители за тридцать лет. Можете ли вы помочь объяснить то, что я рассказал вам? Или проще: что случилось с Говардом Блаем?

— Так сразу и не скажешь, — ответил Олсон, глянув на меня. — Мы, несколько человек, сотворили кое-что на лугу. Что-то вроде обряда. Церемонии. Во время которой все вдруг потемнело, смешалось, стало жутко. То, что Гути — Говард — увидел, страшно его напугало. Может, собака или что-то, похожее на собаку, атаковало мальчишку. Я был там, но не видел, как это произошло.

— Что-то, похожее на собаку? — переспросил Гринграсс. — Что вы имеете в виду? Волк? Что-то сверхъестественное?

— Вот именно, — сказал Дон.

— Мы ведем архив. И знаем о происшествии со Спенсером Мэллоном. По-видимому, ваша группа поддалась массовой истерии. Коллективная галлюцинация. Говард Блай борется с последствиями той галлюцинации всю жизнь. Дела идут на поправку, тем не менее я по-прежнему хочу понять причину заболевания.

— Мы тоже, — сказал я.

— Хорошо. Надеюсь услышать новости от вас, мистер Гарвелл. Вы можете предположить, что могло послужить первопричиной глубокой панической реакции на собак у этого пациента?

Я задумался. Если первопричина и существовала, то это была, наверное, та дурацкая картина с играющими в покер собаками, которую папаша Миноги притащил как-то вечером домой из бара. Нет, конечно же, дело не в картине. Ее просто использовали те жуткие силы, которые разбудил Мэллон.

— Ничего конкретного. На данный момент.

— Значит, вы работаете над этим вопросом, этой загадкой.

—

Скорее, личное побуждение. Просто чувствую: должен знать, что там у них произошло. И полагаю, знание это будет полезно всем нам.

Доктор изучающе смотрел на меня.

— Поделитесь ли вы догадками или новой информацией, которую получите в процессе общения с моим пациентом?

— Если будет чем поделиться, — кивнул я.

— Разумеется.

Доктор Гринграсс повернулся к Дону Олсону.

— Возможно, вам удастся ответить на мой вопрос. Дважды, первый раз несколько лет назад и второй — вчера, Говард говорил мне: «Слова тоже порождают свободу, и я думаю, именно эти слова спасут меня». Поразительно, подумал я, поскольку в известной мере именно слова лишили его свободы. Известно ли вам, откуда эта цитата?

— Не из книги. Это говорил ему Спенсер Мэллон за три или четыре дня до церемонии.

— Как большинство оракулов, мистер Мэллон, очевидно, говорил загадками. — Доктор Гринграсс покачал головой. — Не обижайтесь, но на ум приходит выражение «поскрести по сусекам».

Дон промолчал. Единственное, что изменилось на его лице, — это глаза.

— Ну что ж, — вздохнул доктор Гринграсс. — Пойдемте отыщем вашего друга.

Он повел нас в вестибюль, а оттуда — по широкой лестнице на третий этаж, толчком распахнул секцию открывающихся в обе стороны дверей. За узким столом, на котором одиноко ютился транзисторный приемник, сидел коротко стриженный мужчина в белой медицинской куртке с короткими рукавами, открывавшими накачанные мышцы. Когда мы вошли в прихожую, он выключил радио, встал и одернул куртку.

— Д-доктор, — обратился он. — Мы уже ж-ж-ждем вас.

От человека столь мощного неожиданно услышать заикание.

— Меня зовут Ант-Ант Антонио. Я это… рад вас приветствовать. Я х-хорошо забочусь о Говарде. Мы это, тут уже давно.

— Спасибо, Антонио, — сказал доктор Гринграсс. — Где он?

— П-последний раз видел его в к-комнате отдыха. Наверное, и сейчас там.

Доктор достал большую связку ключей из кармана брюк и открыл крепкую черную дверь рядом с маленьким столом.

— Я с-с вами пойду, — сказал Антонио. — Может, я… Кто его знает? Говард последнее время это… волнуется.

В сопровождении санитара мы зашагали по длинному, ярко освещенному коридору, по стенам которого тянулись информационные стенды, увешанные фотографиями, примитивными рисунками, объявлениями и листовками. Далее по левой стороне между дверями висели картины. Доктор Гринграсс открыл единственную дверь по правой стороне — с табличкой «Стационар». Мы вошли в маленький холл, украшенный рисунками в рамках, а оттуда — в помещение размером чуть ли не с гимнастический зал, разделенное на отдельные зоны игровыми столами, диванами и креслами. Вдоль стен тоже стояли кресла и скамейки. Живые яркие цвета стен и ковра будили ассоциации с детским садиком.