Темная роза
Шрифт:
В довершение всего, иностранные послы были откровенно грубы с королевой и называли принцессу Елизавету «незаконнорожденной», а также оказывали принцессе Марии королевские почести. Казалось, королева находится на краю гибели, так как король держался с ней холодно и отчужденно уже несколько недель. Но не зря Анна была наделена такой силой воли и упорством: в середине июня она устроила грандиозный пир, вместе с театральным представлением и прочими развлечениями, так нравившимися королю. Генрих снова вспомнил, как он любит ее, что никто не может сравниться с ней, – и к концу месяца королева опять была беременна.
Те, кто любил ее, с замиранием духа ждали результата. В конце сентября беременность благополучно достигла трехмесячного срока, и король развлекался охотой в Уилтшире с другом Джека Морлэнда, сэром Джоном Сен-Мором, или, как чаще писали теперь, Сеймуром. Анна его не сопровождала, но зато, когда в октябре король вернулся, они провели месяц, всюду появляясь вдвоем, и сообщалось, что они в прекрасных отношениях, охотятся, пируют и танцуют вместе. В ноябре они вернулись в Лондон, так как подходил второй опасный срок – пошел шестой месяц беременности и ей нужен был покой. Анна благополучно его миновала, и в декабре прекрасное настроение не покидало ее, она чувствовала себя великолепно, так что двор с воодушевлением ожидал рождественских праздников.
Король стремился всячески угодить ей и даже уволил своего любимого шута, Уилла Сомерса, из-за того, что он отпускал грубые шуточки относительно добродетели королевы и законнорожденности принцессы. Он приблизил ко двору старшую дочь сэра Джона Сеймура, так как Анна служила с ней еще при дворе королевы Екатерины и их отцы дружили. На самом деле, хотя Анна была рада видеть ее в числе своих ближайших фрейлин, она не слишком-то заботилась о ней.
– Она – не наша, – призналась она как-то Нанетте. – Она такая ханжа, не может ни петь, ни играть, ни читать, ни писать, и вообще из нее не выжмешь ни слова.
– Тогда зачем ты сделала ее фрейлиной? – поинтересовалась Нанетта, отрываясь от шитья – они готовили новый гардероб для принцессы, которой исполнялось уже два года, и пора было одевать ее во взрослую одежду вместо детской. Необходимы были рубашки, платья с буфами, отороченными мехом рукавами, капюшоны и чепцы, бархатные туфли. Анна очень тщательно подобрала ткани для своей единственной дочери. Конечно, не было недостатка в портных, но Анна хотела, чтобы в гардеробе были вещи, сшитые ею самой, и теперь она с Нанеттой были заняты нашиванием кружев на новые рубашки Елизаветы. «Екатерина сама шила рубашки Генриху, и я не собираюсь копировать ее, но мне хочется, чтобы Елизавета носила что-нибудь, сделанное моими руками», – объясняла она.
– Я назначила ее фрейлиной, чтобы доставить удовольствие королю и моему отцу, – ответила Анна на вопрос Нанетты относительно новой фигуры при дворе. – И кроме того, это приятно жене Джорджа – они так похожи, эти две Джейн. Для меня будет благодеянием все, что помешает Джейн Рочфорд шпионить за мной.
– А мне они не кажутся близкими по духу, – с сомнением заметила Нанетта. – Джейн Рочфорд действительно злюка, и нрав у нее дурной, а Джейн Сеймур вроде бы добрая, но просто скучная.
– Она может казаться такой, но уж поверь мне, что она столь же коварна и такая же интриганка, как моя драгоценная невестка. Просто принято считать, что некрасивые люди добры, а я полагаю, у человека, что снаружи, то и внутри. А уж в этой-то точно затаилась злобная ханжа.
– Но, мадам, – ужаснулась Нанетта, – если это так, то почему нужно было принимать ее на службу? Нам совершенно ни к чему новые враги вокруг!
Анна рассмеялась и похлопала себя по животу:
– Когда родится ребенок, не о чем будет беспокоиться. Мать сына короля будет недоступна для козней врагов. И поверь мне, Нанетта, на этот раз так и будет. Я так хорошо себя чувствую!
– Ты хорошо выглядишь, – горячо согласилась с ней Нанетта.
Анна была одета в бархатное платье гвоздичного оттенка, с большими рукавами, отороченными черно-бурой лисицей, и складки изящно прикрывали выпуклость ее живота. На ней был новомодный пятиугольный чепец, очень похожий на те, что они носили в детстве, за исключением того, что отвороты были короче. Газовые завязки спереди и вуаль сзади полностью прикрывали волосы, но Анне это шло, так как еще более подчеркивало ее большие сверкающие глаза.
На это Рождество при дворе царило большое веселье, и ближний круг королевы изощрялся в изобретении все новых развлечений для короля, который страдал из-за боли в ноге и оттого был несколько не в духе. В центре всех развлечений были Анна и Джордж, а вокруг них собрались такие блестящие личности, как Том Уайат, Хэл Норис, Франк Уэстон, Уилл Бреретон, молодой Сюррей, а также Мэри и Мэдж Уайат, Мег Брайан, Нанетта, Мэдж Шелтон, Мэри Ховард. Новая фрейлина, которая не привыкла к таким развлечениям, взирала на них выпученными бледными глазами, вероятно считая, что они все сошли с ума. Но на нее никто не обращал внимания – она была слишком скучна и примитивна и в свои тридцать лет могла считаться вечной старой девой.
После Рождества Нанетту посетил Пол, в сопровождении Эмиаса и молодого Пола. Последнему исполнилось десять, и пора было его пристраивать к какому-либо двору, потому что он вовсе не собирался становиться священником. Так как их семья была под покровительством герцога Норфолка, то к этому двору и был принят Пол, поэтому дед и отец привезли его в Хэмптон для представления герцогу.
Герцог любезно принял Пола – они были приблизительно одного возраста, Томас Ховард даже на три года старше Пола, и у них было много общего. Норфолк много времени провел на севере, сражаясь там с шотландцами и пограничными лордами, и часто бывал в Йорке и его окрестностях. Он приветливо встретил мальчика, хотя того так ошеломила окружающая обстановка и внушительность нового господина, что он перезабыл все, чему его учили и что он должен был сказать, и сумел только – впрочем, довольно искусно – поклониться.
– Хм, язык присох? – произнес Норфолк с гримасой, заменявшей ему улыбку. – Что ж, я всегда считал, что лучше не сказать ничего, чем глупость. Ну, молодец, парень. А теперь, мастер Морлэнд, правила вежливости требуют, чтобы он выразил почтение своему кузену, Генри Норису, так как он тоже здесь присутствует. Король его так любит, что практически не отпускает от себя, так что если этот парень собирается преуспеть, ему не худо бы быть повежливее с нужными людьми.
– Разумеется, ваша светлость, я был бы счастлив приветствовать мастера Нориса – как и мой сын, – ответил Пол, бросив быстрый взгляд на Эмиаса.
Эмиас присоединился к нему, пробормотав что-то о «кузене моей дорогой жены». Он испытывал неловкость – ведь герцог был дядей женщины, которую он считал любовницей короля. С другой стороны, он не любил свою племянницу и делал все для ее падения, так что Эмиас не знал, рассматривать его как друга или врага.
– Отлично. Я полагаю, что большая галерея в это время пуста. Пойдем туда, а я пошлю за Норисом, – сказал герцог и отправил за ним секретаря.
Морлэнды двинулись вслед за герцогом по череде коридоров и комнат, а за ними и свита придворных и слуг герцога, без которой ни одно важное лицо не перемещалось по дворцу. Однако, когда они прибыли к большой галерее, она была вовсе не пуста – в ее дальнем конце, на приоконном сиденье, кто-то был, и кто-то наигрывал на лютне и напевал низким, приятным голосом. Мужчина, видимо, сидел, а две женщины стояли спиной к ним. Герцог, нахмурив лоб, уже собирался приказать им убираться.