Темная сторона дороги (сборник)
Шрифт:
Проводница последнего вагона еще не успела махнуть флажком, когда он подлетел и, задыхаясь, хватая морозный воздух раскрытым ртом, стал вытаскивать смятый билет.
– Да потом покажете, запрыгивайте!..
Еще полчаса он шел до своего вагона почти через весь поезд, то и дело останавливаясь в тамбурах и прикладывая ладонь к груди. Сердце все никак не унималось, колотилось, рвалось наружу. Успел-успел! Или нет? Спасся-спасся! Выжил-выжил!
– Выжил, – пробормотал Зимин и хрустнул пальцами. Прижался лбом к грязному холодному стеклу. За окном бежала заснеженная темная равнина
Вкупе оказался всего один сосед, уже проснувшийся. Сидел около столика и со звоном мешал бледный чай в стакане. Близоруко щурился, глядя, как новый попутчик устраивает сумку под сиденье и стягивает пальто. Потом потянул ладонь для пожатия:
– Илья.
– Зимин.
– Так официально?
– Привык, – Зимин пожал плечами. – Меня и пациенты все так зовут…
– Вы врач?
– Не совсем. Головопатолог.
Обычно на такое представление реагировали смехом. Или хотя бы вежливой улыбкой.
Илья же нахмурился и серьезно кивнул. Снова наклонился к чаю, нахохлившийся, как больная ворона.
Вернулся к разговору он ближе к полудню.
– Психиатр, значит? – спросил, будто не было между фразами ста километров пути, позднего рассвета и маленькой станции с гордым названием «Юность Комсомольская».
– Психотерапевт, – поправил Зимин и выглянул из-за края газеты.
– Должно быть, в поездках тишину любите? Достали вас разговорами?
– Ну почему же. Интересная беседа всегда лучше молчания. К тому же, – он поежился. Из приоткрытой двери тянуло сквозняком. Вагон был старый, и через деревянные потрескавшиеся рамы просачивалась декабрьская стынь, – я люблю слушать. Иначе давно ушел бы из профессии.
«Ты обещал помочь кому-нибудь», – екнуло в груди.
«Да, помню», – досадливо поморщился Зимин.
– С чужими иногда проще разговаривать, чем со своими. Мне вот совсем не с кем поделиться было, – Илья криво улыбнулся. – Но я это потом понял. Дорога немного проясняет голову. Я ведь сначала обрадовался, что еду один…
– Издалека?
– От самой Москвы. А потом расстроился. Думал, что получится поболтать. Ну в Нижнем села парочка – хотя они друг другом были заняты, знаете, глубоко так, на все сто процентов от остального мира – и я не стал их беспокоить. В Екатеринбурге сошли. Потом к проводникам зашел… но они уже выпивали, да и вообще, что они поймут? А теперь вот вы.
– Теперь я.
– Хотите грустную историю послушать? Под пиво?
– Лучше под обед. Есть тут вагон-ресторан?
Заказанный из ресторана обед был невкусный: гарнир пресный, недосоленный, мясо жесткое. С другой стороны, горячее лучше сухомятки.
– Итак? – Зимин отложил вилку в сторону, сложил ладони домиком и осторожно оперся на них подбородком. – Я слушаю.
– Жена мне изменяет. – Илья покачал перед лицом сплетенными в замок пальцами. Костяшки побелели. Суставы хрустнули в такт стуку колес. – Я точно знаю. Каждую неделю бегала к нему на свидание. А потом и вовсе сбежала. Теперь возвращать ее еду.
– С этого места подробнее, – Зимин откинулся к стене, устраиваясь поудобнее.
– Вы понимаете, – Илья подался вперед, расцепил руки, уронил ладони на колени, потом суматошно замахал ими, будто не зная, куда девать. Потянулся к двери и плотно прикрыл ее. – Она… Мы давно уже вместе… В общем, началось это с полгода назад.
В раковине кисла не мытая три дня посуда. Из полуоткрытого шкафа на пол вывалились книги. Журналы валялись на диване, в углу, на полках разноцветными кляксами, один выглядывал из-под кресла. И на всем – толстый слой пыли, как будто здесь не жилая квартира, а заброшенный чердак.
Она кругами бродила по комнате, механически приподнимая длинную юбку, когда приходилось переступать через упавший стул. Стул упал еще утром.
– Может, хватит? – Илья не выдержал, выбрался из-за стола, шагнул к ней и схватил за плечи. Она дернула головой, будто просыпаясь, посмотрела на него удивленно. Вытащила изо рта прядь волос, которую жевала все это время.
– Что?
– Что?! – Илья сорвался на крик. Если порох долго и тщательно сушить, с каждым днем он вспыхивает все быстрее и легче. Без осечек. Жена была лучшим сушильщиком пороха из всех, кто встречался ему в жизни. – Ничего! Именно что ничего! Я специально провел эксперимент – не загружал посудомойку, не заправлял за тобой кровать, не убирал книги… Не убирал этот чертов стул!
Он яростно пнул деревяшку.
– И что? – Она смотрела сквозь длинную рыжую челку, склонив голову. Тупо моргая. Не человек, а кукла. Долбаная кукла, не способная даже убрать за собой. Она лишь ходила туда-обратно, пока завод не кончится, а вечером молча валилась на кровать и вяло отталкивала, если он пытался ее обнять.
– Что происходит? У тебя депрессия? Или вегето-что-то-там? Надо к врачу? Скажи – пойдем! Хочешь гулять? Давай съездим куда-нибудь!
Она отцепила от себя его пальцы, один за другим, медленно и показательно лениво, больно вцепляясь ногтями в кожу. Потом улыбнулась – одной стороной рта, гаденько, искусственно, будто делая одолжение.
– Знаешь, как в песне? Ничего. Я. Не. Хочу.
– Я как-то пропустил момент, когда у нее началась эта дурацкая прострация. Знаете как бывает. Вроде все нормально, ты приходишь домой в девять вечера с работы, привет-привет, ужинаешь перед компьютером, смотришь фильм или там играешь в игру, а потом уже два часа ночи, а наутро рано вставать. Нет времени на все эти рассусоливания, разговоры об отношениях, «расскажи, о чем ты думаешь»… Она всегда была не очень многословной, и я сначала не заметил. А когда заметил…
– Дайте я угадаю. Потом ваша жена пошла к психологу, он вытащил ее из депрессии, а заодно оказался весьма интересным мужчиной, и она…
– Если бы, – Илья хрустнул пальцами. – Нет, она сначала уехала. Теперь я думаю, какого дьявола не поехал с ней…
Зимин рассеянно смотрел в окно. Снежная равнина к полудню не побелена, а стала мертвенно-серой – и складчатой. Будто на землю накинули гигантскую застиранную скатерть и расчертили ее узкими овражками и цепочками следов.
«Уеду, – который раз подумал Зимин. – На юг, только на юг. Жить тут зимой становится положительно невозможно».