Темная сторона Эмеральд Эберди
Шрифт:
Киваю и, наконец, взбираюсь на байк. Ноги вяло находят опору. В глазах двоится, но так интересней. Почувствовать вкус можно тогда, когда висишь над пропастью. В том-то и прелесть сумасшествия – оно позволяет ощутить себя живой, позволяет заметить то, что раньше не имело никакого значения. Я сажусь на мотоцикл, заранее прощаясь со всем, что меня окружает: и с тем, как блестят от алкоголя глаза Саймона, и с горячим воздухом и даже с ярко-красной, кривой вывеской бара. Мне осточертел этот мир, но я буду по нему скучать. И поэтому завожу мотор, радуясь, что успела хотя бы что-то увидеть.
А затем наступает самое интересное.
Я просыпаюсь с безумной головной болью. Зажимаю руками лицо и взвываю:
– Шейлин, выруби свой будильник! – неохотно раскрываю глаза. – Шейлин?
Комната пуста. Постель соседки заправлена, будто она не приходила на ночь. Что ж, не мне судить. Надеюсь, она хотя бы хорошо провела вечер. Недовольно бросаю подушку в сторону ее тупого будильника и подавляю в груди рычания. Который час? Посещать занятия в университете – увлечение относительное. Я не в состоянии вынести социальную антропологию, а она стоит в расписании первой, что позволяет мне поваляться в кровати немного дольше, чем того требуют правила. Далее возрастная анатомия. Затем к моему огромному счастью - психология. Только лекции профессора Говарда усваиваются в моей голове, что в принципе нонсенс. Посещать семинары я не люблю еще и от того, что вечно наталкиваюсь на взгляды прохожих, которые меня не понимают. Если ты не такой, как все – ты чужой. Я – не такая. Мне в тягость носить платья, кутить с местными красотками и болтать об очередных контрольных тестах. Вместо того, я отдаю предпочтение свободной одежде, работе и чисто мужской компании. Кто поймет лучше, чем парень, не сгорающий от зависти и не желающий твоей скорой кончины?
Звонит телефон. Мелодия раздается прямо над моим ухом, и я взвинчено стискиваю зубы, не понимая, кому я понадобилась так рано. Протираю ладонью лицо.
– Да? – сотовый так и норовит выскользнуть из пальцев. – Если вы не в курсе, я…
– Это адвокат Колдера Эберди.
– Что? – Приподнимаюсь на локтях. – Кого?
– Меня зовут Спенсер Доусен, и я хотел бы поговорить с Эмеральдом Эберди.
– С Эмеральдом? – сонно ухмыляюсь. – Чего еще вы хотите?
– Я представляю интересы мистера Колдера и…
– Все, что касается моего отца, обычно проносится мимо моих ушей.
– Вашего отца? – на несколько секунд повисает нудная тишина. Мужчина собирается с мыслями, и я уже намереваюсь повесить трубку, но не успеваю. Слышу, как незнакомец выдыхает, и прикрываю глаза. – У меня указ
– А сам Колдер не нашел минутки?
– Он скончался вчера ночью.
– Что? Вы шутите? – замираю. Понятия не имею, что чувствовать. Отсутствующим взглядом осматриваю комнату, а затем вспыляю. – Даже если это и так, причем тут я?
– Вы – его…, хм дочь.
– И что теперь? – сон как рукой сняло. Резко поднимаюсь с кровати и недоуменно впяливаю взгляд в окно, будто пытаюсь в нем кого-то разглядеть. Возможно, утраченные годы, возможно, потерянное детство. Если бы мне и представился шанс отправиться в мое прошлое, я бы непременно нашла отца и сказала ему о том, как сильно и искренне я его ненавижу. – Я даже не помню, как он выглядит. Вы это понимаете?
– Вы должны подъехать по адресу Эппл-и-Леин к полудню.
– Что?
– До встречи, мисс Эберди.
– Но…
Мужчина сбрасывает звонок, а я смотрю на трубку и растерянно хлопаю ресницами. Что за бред? Невидимый, неосязаемый, однако вездесущий Колдер Эберди мертв? Это же шутка какая-то. Ему и пятидесяти не было. С чего вдруг ему коньки отбрасывать? Он умудрялся не попадаться мне на глаза семнадцать лет.
Неужели не смог скрыться от смерти?
Хмыкаю и медленно прохожусь пальцами по волосам. Бросаю трубку на постель. Я и подумать не могла, что утро окажется таким странным. Вчера я могла смело говорить о том, как ненавистен мне отец. Но что теперь? Его больше нет. Хотя когда он у меня был?
До полудня еще пару часов. Всматриваюсь в циферблат на стене и понятия не имею, почему вообще собираюсь поехать на эту встречу. Есть девушки, для которых отцы много значат. Они всегда рядом, дуют на коленки, когда те стерты, держат за руку, когда грудь пылает от рыданий. Но есть и такие, как я. Если и восхищаться поступками моего отца, то принимая во внимание его бессердечную халатность ко всем, кто был рядом. Мать места себе не находила. Я не помню этого, но знаю. Она даже сейчас, когда вспоминает о нем, подергивает худощавыми плечами, и мне тошнить хочется. Этот человек оставил ее тогда, когда был нужен, а она и не думает злиться. Ничего, я злилась за двоих. Всю жизнь.
На улице прежняя жара. Когда я подъезжаю на Эппл-и-Леин, солнце палит во всю мощь, ярко поблескивая в витринах магазинов. Я паркуюсь на углу, хочу собрать волосы в хвост, как вдруг замечаю недалеко от себя мать, и грузно выдыхаю. Отлично.
– Родди? – мама у меня странная. Она худенькая и ниже меня на голову. На шее у нее блеклый, выпуклый шрам в форме корявого месяца. Признаться, не думаю, что в юности она бунтовала против правил, ведь тогда мы были бы схожи. На самом деле, я понятия не имею, как так вышло, что мы родственники. Ни одной аналогичной мысли у нас с ней в голове не найдется. – Ты тоже здесь!
– Да, мам, - поджимаю губы. – Я тоже здесь.
Бреду к ней навстречу медленной, ленивой походкой, и замечаю как с каждым моим сделанным шагом, ее лицо вытягивается все сильнее и сильнее. Ох, Господи, избавь меня от проповедей, пожалуйста. Пожалуйста!
– Эмеральд! Что с твоими волосами?
Мольбы – отстой.
– А что с ними не так? – невинно интересуюсь я.
– Но они…, - она эмоционально взмахивает руками, - они же сиреневые!
– Только концы.
– Только концы? Боже, да ты с ума сошла. Что люди подумают?