Темная сторона России
Шрифт:
Вот и удивила нас бабка. То ведунья, то про сероводород знает. Чего только в жизни не бывает!
За водой, естественно, пошли все. А Иван Митрофаныч рассказал по дороге, что бабка Софьи травницей была и внучку учила на совесть. А потом война началась, и Софья фельдшерицей четыре года по военным дорогам с госпиталем моталась, но по окончании ее не осталась в городе, а вернулась в деревню. Бабка-то померла к тому времени, так Софья и осталась тут на всю округу пользовать болящих. Местные-то к докторам не ездят — не доверяют. А теперь и из Перми приезжают к ней, и из Ё-бурга. Вот так-то вот, лекаря из лекарей я вашей подружке подсуропил.
Дошли до места часа через четыре, набрали в нижнем источнике мертвой воды. Она и правда пахла тухлыми яйцами. Поднялись на горку. Митрофаныч первым делом сам напился, потом нас напоил, сказав, что дорога обратная легче будет, а
По пути сделали привал на полянке, которую Митрофаныч назвал заветной. Тут с седых времен избушка стоит непростая. Погребение это древнее. Говорят, что иногда, если дар оставить, то и желание может исполниться. Перекусив, мы отправились на другой край полянки. И правда: под огромной елью, в сени ее лап, оберегающих от дождя и непогоды, нашим глазам предстала избушка без дверей, с одним маленьким оконцем под крышей. Потом нашлась и дверка, она выходила на сторону ели. Так мы познакомились с избушкой на курьих ножках, на шести курьих ножках — четыре по углам и две посередине. Мы уж было хотели хором произнести известную всем с детства фразу, но Митрофаныч, обернувшись, обронил: «Так, всем молчать, пока не отойдем отсюда. Я ж и забыл, что вы дикие. Кладите в это окошко подношения, загадывайте желание, поклонитесь и — пошли дальше».
Не знаю, кто что положил в маленькое окошко, я закинула туда металлического солдатика, завалявшегося в одном из карманов куртки. Еще в Екатеринбурге мы покупали себе шоколадки, а я — яйцо с сюрпризом, внутри и оказалась эта фигурка из темнобронзового металла.
Мы уже отошли от избушки на порядочное расстояние, когда Митрофаныч сжалился:
— Ну что вы меня буравите жалостливыми взглядами? Спрашивайте уж.
Вопросы, понятное дело, посыпались градом: что? как? почему надо было молчать? И вообще, что это было?
— Могила это была, обычная могила, — ответил Иван Митрофаныч. — Только странная, потому как желания исполняет. Никто не знает чья, но мой дед ее еще помнил, и его дед помнил тоже. Не гниет, не разрушается, потому как под елью стоит, та ее лапами от всего защищает, по хвое-то ведь и капли стекают как по жиру, и снег на избушку почти не попадает. А так — обычная могилка. Тут много таких. Раньше всегда так хоронили, может, у вас на Руси отсюда и пошли «избушки на курьих ножках». Тут такое вообще в ходу. В похожих домиках припасы на зиму заготавливают в дремучем лесу — ни зверь не доберется, ни непогода не попортит. Так же раньше и капища строили — забор из острых кольев, на заборе — черепа животных, а внутри забора — домик на ножках. Ноги, как вы видели, из стволов деревьев с корневищами сделаны. А вот ваши сказочные присказки повторять нельзя, потому что душу покойника призвать можете такими словами. Ведь избушку не просто так к лесу передом, а к вам задом поставили, а чтоб душа к людям не полетела. Вышедшая наружу душа-тень очень опасна, она стремится попасть в жилище к живым, нанести им вред и способна даже «съесть» человека, то есть иссушить. Особенно опасна, если ее кто-то из живых обидит. Поэтому и подношения, и подарки, и одежду, взамен истлевшей, кладут в окошко, чтоб радовалась душа-тень подаркам. И хоть в этой избушке давно уже тела нет, и душа, может, тоже отлетела, осторожность соблюдать надо. Хотя вот дед рассказывал, что тут не просто покойника похоронили, а истукана ему вырубали, значит, ведуна или шамана какого. и в него, в истукана деревянного, душа должна была переселиться. Так-то вот. И про Бабу забудьте! Полезли желторотики во дремучую чащу — там и сгинули. — Митрофаныч аж сплюнул с досады и, сердитый, пошел вперед.
Вскоре мы уже добрались до деревни. Передали воду Софье и отправились отдыхать.
Как ни странно, но вечером к костру и шашлыкам пришла Ленка. Довольная, улыбающаяся, без признаков бреда и сумасшествия, она просто села и сказала: «Жрать хочу, как из пушки».
На следующее утро мы одарили Митрофаныча водкой из своих запасов. А Софья, когда мы спросили, чем бы отблагодарить, просто рукой махнула и посоветовала не лезть в воду, не зная броду. Ну мы покумекали и оставили ей все наши запасы конфет и шоколада. Может, это и невеликий был подарок, но старушке понравился. Так и закончилось наше знакомство с Золотой Бабой. Больше мы к этой теме не возвращались и старались даже не думать о ней, чтоб вновь не накликать какую беду.
Не барсук, не медведь...
Вот уже девять дней, как мы отплыли от поселка Чусового. Еще дней пять, и будем в Перми. Шли рекой уже долго, устали и решили срезать путь, свернув в одну из проток, кажется, где-то за Черемшанкой, чтоб напрямки дойти до Катаево. Местные сказали, что там есть протоки, и мы точно пройдем. Резвая речка несла нас до тех пор, пока не сузилась до полутора метров. Остановились, выгрузились и решили остаться на ночевку тут, а пока мы с девчонками готовим еду, ребята проведают, есть ли волок до следующей протоки. Волока не было. Мы поняли, какие мы дураки, но переть против течения обратно показалось еще большим идиотизмом. Мы рассмотрели карту и решили пройти до реки Чусовой пешком. По карте выходило не более тридцати километров. Разобрали и запаковали байдарки — слава богу, они теперь не такие тяжеловесные, как раньше. Поставили палатки и расположились на ночевку. Перед сном, как обычно, нарассказали друг другу массу страшилок, но ничего сверхъестественного за ночь не произошло. Встали, начали готовить завтрак и. обомлели: кто-то хорошо пожрал наши припасы. А что не сожрал, то разорвал. Более того, в палатке для оборудования наложил вонючую кучу. Круто! Мы стояли просто обомлевшие от такой наглости и беспардонности.
— Не понял! — Димка повернулся к Юлику, нашему криминальному репортеру из «Делового Петербурга»: — Цезарь, а ты не хочешь мне объяснить, что это такое?
Дело в том, что Юлик как раз вчера был ответственным за упаковку материального и пищевого барахла.
— Дим, ты хочешь сказать, что это моих рук дело? Хм. Зверюшка, наверное, какая-то покопалась. Хотя мы ж ничего не слышали.
— Это какая же такая зверюшка-тварюшка могла столько схомячить и столько насрать?!
— вскричал Димка. — Простите меня, пожалуйста, за невысокий слог.
М-да, зверюшка-тварюшка попалась знатная, и сожрала она почти недельный запас продуктов, а что не сожрала, тварь, то раскидала. Чехлы и байдарки были порваны во многих местах. Те, кто оставил свои рюкзаки в этой камере хранения, долго будут их штопать. Да и вещи, по большей части, тоже оказались раскиданы и разорваны.
— Так, народ, готовим хавчик из того, что есть, и начинаем ремонтировать то, что подлежит восстановлению.
Целый день мы провозились с ремкомплектами для байдарок, с нитками, иголками, зашиванием и штопаньем. Сделали небольшой перерыв на обед. Надо сказать, что многие из нас были в юности походниками, и за годы путешествий у всех выработалась правильная привычка: кто дежурный по следующему дню, тот весь паек на завтрак, обед и ужин складывает в свою палатку, чтоб не тормошить рюкзаки на складе.
В общем, на этот день едой мы были обеспечены. Уже смеркалось, когда мы заштопали всё: и джинсы, и свитера, и байдарки. Опять все сложили и решили шмотки на всякий случай закинуть на дерево, а от еды и так остались крошки. После зверюшки-тварюшки даже крупу для каши собирать не хотелось. Мало ли чем эта, хм. болеет. На ночь решили развести несколько костров и впервые выставили часовых — решили, что дежурим час через час. Несмотря на дежурство, а может быть именно ему и благодаря, ночь прошла спокойно. Проснулись рано. Вышли около девяти утра — собранные, голодные и злые.
Часа через полтора решили сделать привал и наловить хотя бы рыбы. Остановились. Кстати, протоку мы все же нашли, но такую мелкую, что байдарки собирать просто не было смысла.
Так вот, остановились и решили попробовать выловить рыбу, как у нас в Карелии зимой ловят.
Значится, делается это так: поставили две сетки на расстоянии пятнадцати метров вверх по течению и столько же вниз. Протока узкая, берега с нычкой, как под Приозерском, — то есть как норки под берегами (у нас в этих норках форель хоронится, а что тут, мы еще не знали). Так вот, сетки поставили и начали палками по берегу бить. Сначала сверху вниз по течению, до первой сетки, а потом уже и внутри сеток. Минут через двадцать сетки вытащили. Итог — таймень килограммов на десять и несколько хариусов. Таймень — это самая крупная рыба семейства лососевых. Хорошо, что тварюшка-зверюшка соль жрать не стала. Рыбу, даже самую мелкую, выпотрошили и слоями сложили. Слой соли — слой рыбы. Упаковали и дальше пошли. Тайменя засолили отдельно семужным посолом: соль и немного сахара — вкуснятина редкостная. Отошли от места метров на пятьдесят. Сгрудили рюкзаки и тихонечко двинулись обратно. Если тварюшка на наш хавчик позарилась, то, скорее всего, поплелась за нами дальше в надежде на поживу. В принципе, мы уже догадывались, что за дрянь к нам прицепилась. Та самая, которая может идти за жертвой до тех пор, пока та не упадет от усталости.