Темная волна. Лучшее 2
Шрифт:
За спиной остается маленький спящий городок, а над ним бесконечной синевой разливается космос. Как там говорил Санжар? Мы всего лишь пылинки во вселенной? Вся наша планета мельче пылинки в таких масштабах. На секунду я чувствую холодную пульсацию безжизненных космических пространств. Гнет миллиардов прошедших и грядущих лет. Мое лицо словно омывает звездный ветер, лениво сочащийся из звезд. Между пальцами искрят потоки звездной пыли, укутывающей газовые гиганты. И среди всего этого безмолвного величия я с трудом различаю побитую порчей, бьющуюся в своих последних предсмертных судорогах соринку – нашу планету.
Под утро у меня не остается сил вести машину, и я сворачиваю в редкий перелесок. Впервые за две недели мне не снится кошмар. Вообще
Просыпаюсь с криком. Напротив меня стоит еще одна машина, и я готов завыть от отчаянья. Возле машины, довольно ухмыляясь, выстроились в ряд Адам с Анзором и братом. Пот застывает на спине ледяным гребнем, когда я вглядываюсь вглубь салона напротив. Из клубящейся тьмы, скованной слабо мерцающими поясами Богородицы, усеянной Буллами Подчинения и обвешанной рунными костями, в меня вперился тяжелый, ненавидящий взгляд. Все пространство моей головы вмиг заполняется щелканьем костей и звуком ногтей, скребущих по дереву. И раскаленной иглой в сознание проникает мысль, что все это время они скребли не по паркету, а по крышке гроба. Гроба, в котором эта тварь пролежала черт знает сколько лет. Из которого ее вытащили, перевезли через границу карантинной зоны Суритска и доставили сюда. Чуть не теряю сознание от какофонии в голове. Порождение Мглы ослабляет хватку, и я чувствую, как оно скалится, глядя на мои мучения.
Адам открывает дверь с моей стороны:
– Как самочувствие, Игорек?
Слова даются тяжело, каждое с трудом выхаркивается из наполнившейся кровью глотки:
– Как? Я же… тебя…
Адам сочувственно качает головой:
– Нет-нет-нет. Не меня. Я вообще не знаю, кого вы завалили. Ты у друга своего мог бы спросить, если бы не грохнул его. Хотя и Санжар вряд ли знал, – он отворачивается и обращается к Анзору с братом. – Ну что, обкатка прошла успешно, как думаете? Покупка колдуна себя оправдывает?
Его боевики подобострастно кивают в ответ. Адам обращает на меня черный взгляд:
– Единственное, да, я думал, что вы с Санжаром еще в лесу друг друга перевалите, но ничего. Чернокнижник еще натренируется. Хватку подрастерял и слабоват немного. После долгих лет голода не хватает человеческой плоти и крови.
Распрямляется, потягивается, хрустя спиной, и с наслаждением втягивает стылый утренний воздух. Напевая под нос, идет к машине, и я слышу его команду:
– Анзор, вытаскивайте этого пса обколотого. Будем кормить колдуна. Он заслужил награду.
Иерофант
Оперуполномоченный Кардашов достал из ящика стола удостоверение, табельный «Макаров» с вытравленными рунами и служебный оберег – птичий череп на цепочке. Накинул потертую кожаную куртку и тяжело вздохнул. Он терпеть не мог работать по убийствам в квартирах. То ли дело, когда место преступления на улице: открыл клеть с вороном и стой кури, пока он кружит над трупами. Сел – можно работать. Вернулся в клеть – вызывай взвод упокоения. Ничего сложного. В квартире же все по-другому. Ворона не запустишь, птица боится замкнутых помещений с мертвецами, независимо от того, спокойные они или нет. Бьется в четырех стенах, ломится в окна. В квартиру надо звать служителя культа Мглы, и это было главной причиной, по которой Кардашов не любил выезды в квартиры. К его участку был прикреплен иерофант из ячейки культа, гнездившейся в подвалах местного ДК. Высокий, худой, в жару и холод кутающийся в бесформенную черную мантию с глубоким капюшоном, скрывающий лицо за маской, сотканной из жемчуга, он вызывал у следователя страх вперемешку с неприязнью. Но без жреца было не обойтись. Кардашов, еще будучи помощником следователя, видел, что случилось
Дом культуры укрылся от жгучего летнего солнца в тени высоких тополей за рыночным пятаком, пустующим в будни. По разбитой и просевшей местами дорожке Кардашов подъехал к крыльцу, вышел из машины, взбежал по ступенькам и прошел между облупившимися гипсовыми колоннами к распахнутым дверям. В сумраке вестибюля на него сонно взглянула молчаливая вахтерша и уставилась обратно в шипящий телевизор. Кардашов прошагал по коридору мимо балетного класса, школы хорового пения и кружка авиамоделирования к лестнице в подвал и спустился к резным дубовым дверям. Занес руку, чтобы постучать, но, упреждая его намерения, из-за двери раздался голос:
– Кто?
– Кардашов, к Антону.
Массивная дверь беззвучно отворилась, ровно настолько, чтобы щуплый Кардашов мог боком протиснуться в открывшуюся щель.
Выбив у директора ДК подвал, культисты не озаботились уборкой скопившегося здесь за годы хлама, лишь натаскали своего добра, и теперь Кардашов шел по узкому проходу. По обеим сторонам тянули ряды составленных друг на друга парт и стульев с вырезанными и написанными краской молитвами. Под партами коробки с резными костями покоились на ящиках с детскими журналами и методичками. Попалось несколько вешалок с карнавальными костюмами и жреческими мантиями, расшитыми серебряными рунами. За партами выстроилась череда гипсовых скульптур пионеров и горнистов, увешанных связками оберегов. В конце коридора белел бюст Ленина с красным отпечатком ладони на лбу, испещренный защитными знаками. На стенах, еле видных в полумраке, рядом с комсомольскими знаменами и вымпелами пылились оскверненные хоругви из захваченных храмов, все в бурых пятнах крови.
Антона Кардашов застал в маленькой комнате, ранее служившей репетиционной точкой местным рок-группам. На груде старого оборудования в углу жрец, облачившийся в рясу, разложил принесенные прихожанами пояса Богородицы, чистые амулеты и ладанки и, судя по зажженным свечам и запаху амбры, готовился к заговору на защиту от Мглы, который был основным официальным средством заработка культистов. Глухо звякнули вериги, Антон поднялся с колен и вопросительно уставился на оторопевшего Кардашова. Тот редко видел иерофанта без капюшона и застыл, разглядывая выбритый череп жреца, усеянный руническими шрамами. Жемчужная маска, скрывавшая нижнюю половину лица, зашевелилась, и голос Антона вывел Кардашова из оцепенения:
– Здравствуй. С чем пришел? – голос совершенно без эмоций. Он говорил так, что слушателю даже подразумеваемую интонацию приходилось угадывать.
– Мокруха опять. Надо в Муравейник ехать. Я за тобой.
Повисла тишина. За годы работы с Антоном Кардашов научился все-таки определять реакцию жреца по этим паузам, и знал, что сейчас тот недоволен и обдумывает, можно ли отправить кого-нибудь вместо себя. Муравейник, спальный район с недавно отстроенными высотками, иерофант не любил. Слишком много людей, слишком настойчиво пытается пробить границу его сознания Мгла, к которой Антон приблизился в своем служении. Кардашов знал, что уже на самой окраине Муравейника жреца начинают мучить жуткие головные боли от накатывающего штормовым прибоем сонма голосов.