Темнее ночь перед рассветом
Шрифт:
– Разбирайтесь, – донёсся до Данилы уже из коридора приглушённый хрип Дьякушева. – Докладывайте результаты следствия лично мне.
Великий эксперт Дынин Илья ибн Артурович
Как ни торопил Данила Илью, придав ему в помощь все лучшие силы бюро судебных экспертиз, Дынин обещал готовность только через двое суток, при этом насчёт заключений в отпечатанном виде зарёкся сразу.
– Чем тогда порадуешь? – не торопился класть телефонную трубку Ковшов.
– Не имею права трепаться,
– Помнишь, помнишь, старина, чему учил тебя Югоров, – подсластил Данила, – а я вот порой нарушаю кое-какие его заповеди. Жизнь подстёгивает.
– От Галицкого давно по шее не получал. Щадит он тебя, любимчика.
– Загостил Аксентий в парижах, – посетовал приятель. – Слушай, Илья ибн Артурович, а может, забежишь ко мне, потолкуем, как раньше бывало? Вспомним молодость… Я Петруху Квашнина приглашу…
– Про Очаровашку что-то помалкиваешь. Не разгонит наш мальчишник?
– Уехала Очаровашка. Взяла дочку и укатила на моря. Так что один я мыкаюсь и рад буду вам обоим. Бутылку коньячка выставлю.
– Должен тебя огорчить, Квашнина увидеть не удастся.
– Что случилось? На днях мы с ним у трупа Фугасова общались.
– Занемог, бедолага, нет его на работе. Хороший наш знакомый, помнишь майора Донцова, шепнул мне – загулял Петро.
– Неужели заколобродил? С чего бы?
– Убили его лейтенанта голубоглазенького.
– Шипучкина?
– Его. Простить себе не может Петро нелепую потерю.
– Будь он хоть в лёжку, а вечером чтоб вы оба были у меня! Убийц искать надо!
– Вряд ли мне удастся поставить его на ноги.
– На то и наука, профессор, – жёстко отрезал пути к возражениям Ковшов.
Светлое начало – чёрный конец
Совпадения поначалу обрадовали, потом шокировали, затем начали пугать, да так, что Дынин отбросил скальпель.
Профессор не мог ничего понять. Увлёкшись, где-то не заметил?.. Обмишурился при большом объёме исследуемого материала?.. Понадеялся на опыт, а там, ослеплённый лёгкой удачей, съехал в колею и само собой покатилось-понесло?..
Дынин, оставив операционный стол и синюшное тело покойника, в глубокой задумчивости заходил по кабинету. Со стороны он напоминал человека не в себе. Покуривавший в приоткрытую дверь помощник попробовал подать голос, но ответа не получил.
А Дынина терзали сомнения. Понятно было одно: душегуб, лишивший жизни Ширбаева, понаставил ловушек и пеньков эксперту. Надо отдать ему должное, сделал он это умело и даже достаточно профессионально, у Ильи Артуровича мелькнула мысль: не врач ли злодей? Но присутствовали элементы слишком явных, бросающихся в глаза повторений. Переборщил, хитрец! А это свидетельствует о стереотипе. Убийца надеялся, что профан или поспешавший эксперт заглотит все расставленные им закавыки и успокоится сделанным ложным выводом. Успех вскружит голову недотёпе, и вот оно – желаемое. Страшная ошибка, а вернее, желаемая ошибка. Этого душегуб не дождётся!
– Достоин уважения сей бандит! – вскричал в пустом кабинете профессор. – Хотя и по колено в крови, он велик. Но я ещё не сказал последнего слова!
Дынин величаво обвёл взором пустые стены кабинета и заорал:
– Жора! Куда вы пропали?
Ассистент немедля подскочил, скомкав сигарету.
– Жорик! – потряс перед его носом грязным халатом профессор. – В таком одеянии мысль учёного тонет и гибнет! Сменить на стерильное, а мне чашку кофе покрепче. И как когда-то говаривал Данила Ковшов – вперёд и с песней!
Одухотворённый ассистент умчался. Он не помнил, когда видел шефа таким последний раз.
А Дынин, размахивая руками, с кем-то спорил, соглашался, посмеивался, тут же хмурился, и со стороны это походило на спор Фауста с Мефистофелем, с той лишь разницей, что возле вскрытого трупа метался один человек и не мелькала битая посуда.
– Нет, не услышали ещё от меня последнего слова… – внятно завершил длинную тираду профессор. – Врачей выручает пациент. Даже при смерти он ещё способен указать перстом или глазом на болезненное место…
– Наш пациент, увы, подобен льду, – напомнил ассистент, помогавший облачиться Дынину в стерильное одеяние.
– Вот здесь и зарыта собака! – вскричал профессор.
– Упаси бог! – опешил Жорик.
– Я это в переносном смысле, коллега. Все наши три пациента, увы, не способны вымолвить ни слова. Как бы им этого ни хотелось. Но это их преимущество, а не недостаток.
– В чём?
– Как же вы недогадливы! Они жертвы и недвижимы, чёрт возьми!
– Я вам ещё нужен, Илья Артурович? – Ассистент посчитал за лучшее ретироваться.
Шутка ли сказать: меняя помощников, профессор за прошедшие полтора суток обработал полностью трёх пациентов: труп Фугасова, принёсший чудесное озарение, оказался последним.
– Спасибо, дружище, вы свободны.
– Профессор, – всё-таки замялся ассистент. – Может, что-нибудь?..
– Спасибо, я совершенно здоров, – ответил Дынин. – Ты принял меня за полоумного?
– Как можно?..
– Можно! – успокоил его тот. – Я не стыжусь, хотя выгляжу, наверное, таким. Но успокойся, мой друг, это случается. И поверь мне, великое счастье редко приходится переживать живому существу, в особенности учёному.
Жорик потупил глаза: бежать ли ему за помощью или слушать дальше?
– Исследование я закончил, – объявил вдруг ни с того ни с сего профессор.
– Как?
– Не удивляйся. Мне оставалось лишь завершить глубокий анализ всех деталей. Этим я и занимался на ваших глазах.
Профессор облегчённо вздохнул и огляделся: стрелки на настенных часах стыли, не двигаясь.
– Который час? – воскликнул он.
– Шестой… вечера, – промямлил ассистент.
– Любезный друг, приберитесь в лаборатории и передайте наши материалы в печать. Мне надо спешить. Извините. К утру всё должно быть готово.