Темное безумие
Шрифт:
— Как насчет того, чтобы начать с твоей работы? — предлагаю я.
Он выглядит безразличным к моему выбору темы, но мне нужно только, чтобы он расслабился. Цель этого сеанса — записать выражение его лица. Мне нужно базовое выражение комфорта для сравнения эмоциональных сигналов. По мере того, как мы углубимся в его терапию, мне нужно будет читать его так же легко, как он читает меня.
Кандалы стучат по деревянному полу, когда он садится поудобнее.
— Я работал руками, — просто заявляет он.
Я усилием воли останавливаю себя от того, чтобы попросить его
Его губы кривятся в понимающей усмешке. Грейсон не улыбается — он ухмыляется. Я уверена, что во внешнем мире, используя свое обаяние как оружие, он может снять трусики с женщин одной улыбкой. Однажды я мельком увидела ямочку на его щеке, и могу представить, как выглядит улыбка Грейсона «во все тридцать два зуба». Кажется, большинство женщин используют термин «альфа-самец».
Его взгляд снова скользит по моему телу, и на этот раз я чувствую дискомфорт. Я тщательно подобрала обтягивающую юбку-карандаш, которая подчеркивает изгибы. Верхние пуговки блузки расстегнуты. Я долго крутилась у зеркала, думая, какой наряд отвлечет Грейсона.
Это строго научная тактика — обмануть его в надежде, что он раскроется больше во время сегодняшнего сеанса. И все же это не мешает разгораться жару между моими бедрами, пока его взгляд жадно пожирает меня.
Он не торопится. Когда его взгляд останавливается на моем лице, он говорит:
— Сварка. На побережье. Гипербарическая сварка, или, как ее еще называют, подводная сварка. Я работал с кораблями и трубопроводами.
Я прекрасно это знаю. Эту информацию легко найти, и я знала ее наизусть. Я жду, пока он продолжит, но теряю терпение. Почему мужчина с IQ в 152 балла предпочитает работать руками?
Он тяжело вздыхает.
— Да, мне нравилось, — отвечает он на мой невысказанный вопрос, и я позволяю себе слегка улыбнуться.
Я жду. Наблюдаю, как его язык скользит по нижней губе. В уголках рта зарождается ухмылка.
— Посмотрите, как вы напряжены, — говорит он. — Необходимость задавать свои маленькие вопросы, напрягая каждый мускул в теле. Особенно бедра. — Его взгляд падает на ноги, и я поворачиваюсь на стуле, чтобы он не мог их видеть. — Давайте. Спрашивайте.
— Почему сварка?
— Вы имеете в виду, почему я не поступил в университет и не построил карьеру, более подходящую для моего уровня интеллекта?
Поднимаю подбородок.
— Вообще-то, именно это я и имела в виду. Разве родители не поощряли ваше образование? — Он пока отказывался обсуждать родителей. Но я не перестану искать ответы.
Он пожимает плечами.
— Мои «родители» поощряли меня как можно меньше.
Я приподнимаю бровь, ожидая продолжения, но он отворачивается.
— Океан тих, — вместо этого говорит он. — Когда ты внизу, даже твои мысли звучат тихо. Все просто исчезает на фоне этого безмятежного морского простора.
Я импульсивно бросаю взгляд на аквариум с соленой водой.
— Думаю, вы жаждете того же, — говорит он, привлекая к себе мое внимание.
Я не подтверждаю, но и не опровергаю его слова.
— Разве вы не собираетесь задать вопрос, доктор?
Я медленно качаю головой.
— Мы здесь ради
— Но разве вы не умираете от желания узнать, чего, как я думаю, вы жаждете?
Да. Ответ прожигает меня, опаляя заднюю часть горла, но я сдерживаюсь.
Он подтягивает штаны и садится прямее.
— Держу пари, вы держите здесь аквариум, потому что жаждете того же момента уединения.
У меня вырывается легкий смешок.
— Так теперь вы здесь доктор?
Выражение его лица меняется, и у меня перехватывает дыхание.
— Я хотел бы задать вам вопросы. Мне бы очень понравилась эта игра.
Если благодаря этому его бдительность ослабнет — хотя бы на долю секунды, — тогда я согласна.
— Хорошо, давай сыграем. — Я сажусь на стул и скрещиваю щиколотки. — Нет, Грейсон. Я не жажду одиночества, потому что каждый день провожу время в одиночестве. — Я вызывающе поднимаю брови.
— Это не то же самое, — возражает он. — Одиночество и уединение — разные понятия.
Я делаю вдох, с силой заставляя легкие расшириться.
— Так значит, это такой вы меня видите? Одинокой?
Он качает головой.
— Сегодня я доктор. И я задаю вопросы. Вы одиноки?
Я провожу языком по зубам, пытаясь скрыть порыв нахмуриться.
— Иногда да. Время от времени каждый чувствует себя одиноким. Такова человеческая природа.
Он погружается в игру, в свое представление.
— Но вы думаете, что справляетесь с этим лучше большинства. Не так ли? Почему? Потому что вы психолог?
Я сдерживаю смех.
— Нет, потому что мне не нравится… — Я резко останавливаюсь.
Он наклоняет голову.
— Что вам не нравится? Отношения? Слишком сложно? Слишком интимно?
— Я не особо люблю людей, — признаюсь я.
Уголок его рта приподнимается.
— Психолог, который не любит людей. Как так получилось?
Я выдыхаю.
— Мне интересно изучать людей, а не то, что они могут делать или чувствовать по отношению ко мне, — поясняю я. — В этом разница между обычным потакающим своим слабостям человеком и самосознательной личностью. Как психолог, который много лет этому учился, я понимаю людей на таком уровне, которого нет у большинства. В целом люди эгоистичны и утомительны. Я просто предпочитаю анализировать их, а не стремиться к близким отношениям с ними.
Он скрещивает руки на коленях, пристально глядя на меня.
— Это либо самый правдивый ответ, либо самый уклончивый. Что в любом случае раскрывает ваш страх.
От холодных мурашек на затылке я замираю.
— Мой страх. Вы собираетесь поставить мне диагноз, доктор Салливан?
Он откидывается на спинку, прерывая зрительный контакт.
— Разве вы еще сами не поставили себе диагноз?
— Это логичное предположение. — И ошибочное. Я никогда не анализировала себя. Даже в колледже, когда каждый студент-психиатр рассматривал свои мозги под микроскопом. В то время у меня была теория, согласно которой, прежде чем один человек сможет поставить диагноз другому, сначала ему придется победить своих внутренних демонов.