Темное дело (сборник)
Шрифт:
— Извините, — нахмурился Борис Николаевич. Ему стало неловко от того, что все так получилось.
— Бросьте! — миролюбиво отозвался незнакомец. Он покрутил головой, не сдержался и повторил еще раз: — Чехов… Хм-м! Это же надо!..
— Я не хотел, — выдавил из себя Борис Николаевич.
— Меня в первый раз в жизни обозвали Чеховым! — жизнерадостно признался Антон Ильич. — Антошкой-помпошкой дразнили!.. Во дворе — Лосем!.. В институте — почему-то Бетховеном!.. Но Чеховым!.. — он снова захохотал, прикрывая большой рот руками. — Чеховым еще никогда!..
— Я не обзывал…
— Бросьте! — Антон Ильич дружески хлопнул Бориса Николаевича
— Да я, собственно говоря, почти не пью, — признался бывший майор.
— Что?! — вскричал Антон Ильич, рискуя вновь привлечь к себе всеобщее внимание. — Борис Николаевич и не пьет?!..
— Мало…
— Я вас умоляю! — Антон Ильич прижал руку к груди. — Не выходите из образа, ради Христа. Непьющий Борис Николаевич — это такой же нонсенс, как… — он замялся, подыскивал нужное сравнение, но не нашел и поэтому решительно взмахнул рукой, отметая все сказанное как нелепость. — Больше ни слова! Идемте!.. Выпить с непьющим Президентом — об этом можно только мечтать!
И он ловко подхватил все еще упирающегося Бориса Николаевича, подхватил и повел через толпу, через всех этих призраков…
Борис Николаевич вяло упирался, что-то говорил о больной печени — врал, конечно, печень была отменной, — о язве, о гастрите, о том, что уже давно не пил, что ему не хочется… Он еще что-то плел, но новый знакомый его не слушал, словно догадывался, что это все лишь отговорки, что на самом-то деле Борису Николаевичу уже давно хочется с кем-нибудь выпить и поболтать. Антон Ильич не отвечал на вялые попытки бывшего майора, на всю эту чепуху — он упрямо тащил (вот ведь сила-то, а с виду не скажешь!) Бориса Николаевича к стойке бара, где готовили диковинные коктейли, где были настоящие цены, где, подобно клушкам на насесте, сидели в рядок самые обычные путаны, сидели и ждали, пока двойники нажрутся — ей-богу, это они, путаны, так думали, а не автор этого повествования! — и наконец-то начнут «снимать» девочек…
Борис Николаевич, видя всю лживость и бесплодность своих словесных попыток, решил покориться неизбежному и замолчал. Но как только он умолк, Антон Ильич быстро и остро посмотрел ему прямо в глаза, да так посмотрел, что в то же мгновение у Бориса Николаевича где-то в районе затылка возник холодок нехорошего предчувствия. Возник острым уколом и тотчас исчез.
Если бы он знал, какие события за этим последуют!..
Глава 3
ЛАПШИН
1
Странная это была фотография.
Но прежде, чем я стану распространяться, что в ней было такого странного, скажу, что большего мудака, чем ваш покорный слуга, свет не видывал. И что мне стоило заглянуть в этот конверт чуточку пораньше? Ну, например, в ту же секунду, как Сюткин мне его дал. Бывают минуты, когда разумнее не держать своего слова, хотя лучше бы их вообще не было.
Лучше бы мне, повторяю, сразу было заняться этим делом, а не ехать к той сумасшедшей бабе.
Вот, кстати. И почему это любая особа женского пола, если мужчина относится к ней достаточно лояльно, сразу норовит залезть тебе на шею, свесить ноги и обязательно тарабанить пятками в живот? Есть у меня несколько женщин, с которыми я поддерживаю хорошие товарищеские отношения на основе здорового секса. С ними у меня получается держать себя настолько независимо, что у них и в мыслях не возникает чего-то подобного тому, что им может прийти в голову, если я дам слабину. Но вчера я дал маху. Я пришел к этой женщине и имел неосторожность сказать, что отчаянно в ней нуждаюсь.
Откуда ей знать, что нуждаюсь я не столько в обыкновенном человеческом тепле, сколько в самом примитивном трахе? Не нужно мне ее участия, а нужно мне было вчера от нее только самое элементарное: пожрать — и в койку. А она вообразила себе Бог знает что, и… Короче, вечер удался на славу.
Нет, она не спросила меня, когда я думаю идти знакомиться с ее родителями и договариваться насчет дня нашей свадьбы, она, конечно, глупа, но не настолько. Она просто пожаловалась на материальные трудности и попросила купить ей какие-то совершенно фантастические сережки за абсолютно немыслимую цену. Я таких денег и в глаза-то никогда не видел. Да даже если бы они у меня и были — неужели я похож на идиота, который дарит своим знакомым женщинам драгоценности? Я ей так и сказал, и она взбесилась.
Она заявила мне, что на идиота я как раз похож, точнее, на полного дебила, и она не понимает, что такое я из себя воображаю. Моя известность и популярность — пшик и пустое место, раз я не могу купить драгоценности для любимой женщины.
Я поинтересовался, кто это здесь любимая женщина, и она взъярилась еще больше.
— Ах, так? — сказала она мне почти загробным голосом. — Вон отсюда, подонок!
Настало время пояснить, где и каким образом я с ней познакомился.
Это было в первый и последний раз в моей жизни, и так достаточно бурной, чтоб идти еще и на такие авантюры. Некий известный вам Константин Сюткин уговорил меня стать членом жюри конкурса московских красавиц, как будто у меня и без того хлопот мало. Не стану вдаваться в подробности, но мне почему-то пришло в голову согласиться. Скорее всего, я был в том интересном состоянии, когда считаешь, что в жизни человек должен попробовать все. Как бы там ни было, я согласился. С тех пор и мучаюсь.
Собственно, сам конкурс я припоминаю смутно. Какая-то визуальная какофония голых ног, бюстов, прочих прелестей. И еще меня не отпускала мысль о ирреальности, абсурдности происходящего, а в какой-то момент я почувствовал, что все, что вокруг меня происходит, на самом деле происходит не со мной, а с одним из бесчисленных моих персонажей, и я просто пребываю в шкуре какого-то моего героя.
Когда я вырвался из этой вакханалии, я обнаружил рядом с собой эту миловидную особу с размерами 90-60-90, которая в ту минуту, о которой вдет речь, была похожа на разъяренную амебу.
Итак, она сказала:
— Вон отсюда, подонок.
Между прочим, для конкурса красоты лет ей было немало: двадцать шесть, а теперь уже даже двадцать семь. Так что я ее понимаю, бедняжку: жизнь, можно сказать, проходит, а ни тебе богатого мужа, ни тебе дорогих сережек. С ума сойти можно. Но надо честно признать, держалась она довольно долго. Но все равно не выдержала.
Короче, я ее послал куда подальше и той же дорогой поехал обратно. А это полтора часа. Когда я подходил к своему дому, голова уже болела нещадно, и я вспомнил, что Шавкат предупреждал меня об этом. Вспомнив об экстрасенсе, я вспомнил и о загадочном конверте, который был у меня с собой все это время, но вспомнил так, без всякого воодушевления, слишком болела голова. Я только успел закрыть за собой дверь, скинуть туфли, добраться до тахты, рухнуть, не раздеваясь, на нее и закрыть глаза.