ТЕМНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ: РОЖДЕНИЕ ПСИ-КОРПУСА
Шрифт:
Она нахмурилась.
– Это разговор с вербовщиком?
Он испустил звук, который мог напоминать хихиканье, и с трудом переместился в сидячее положение.
– Вряд ли. Это не мой стиль. В любом случае, теперь меня и не возьмут. Ты – иное дело…
– Да, ты что-то говорил обо мне. Что ты имел в виду?
– Я был в другом лагере, где-то в ЦАБе. У нас был П12, парень по имени Тихо. Они надолго засунули его в нору, а потом прилетел Пси-коп и забрал его. Может, поэтому тебя и держали в норе – чтобы сломать, заставить вступить в Корпус. Но это моя догадка, я увидел твое клеймо и…
– Оттуда, где мы стояли, ты бы ничего не увидел. Клеймо слишком
Он улыбнулся ей смущенной улыбкой.
– Я следил за тобой.
– Вот как?
Ее вопрос прозвучал очень холодно, и она была рада этому.
– Не… не то, что ты подумала. Я хотел… у тебя симпатичное личико и милая улыбка, но наряд лучше поправить. И тебе не помешало бы слегка помыться.
– Кто бы говорил. Слушай ты, безмозглый, я ценю то, что ты сделал, но…
– Эй-эй, я же просто пошутил. Я следил за тобой не поэтому. Может, это привлекло меня, но удержало другое.
– И что же?
– Пламя, вот что. В тебе есть настоящий огонь. Его хватит, чтобы… чтобы… – он остановился. – Забудь. Охранники вот-вот придут, и здесь могут быть тэпы-стукачи. Кое-кто все готов сделать ради лишней ложки – даже продать своих близких.
Она кивнула.
– Да уж. Ладно. Увидимся, Стивен Уолтерс.
– Сочтемся.
Через несколько дней, пока они рыли котлован, чтобы затопить новые рисовые поля, она почувствовала себя лучше. Вязкий, клейкий жар малазийского солнца не был непривычен ей, и ее мускулы наконец-то приспособились к тому, что их вновь начали использовать. Каждый день она по несколько минут виделась со Стивом, но они в основном обменивались любезностями. Она искала Мэттью, но если его и выпустили, то он ничем не проявлялся. Она восстанавливала в памяти образы – восход солнца, домик, где он вырос, пляж в Санта Круз. Ни один из этих образов не был реален, но в чем-то они представляли для нее большую реальность, нежели жизнь, которую она вела.
Манки был мертв. Она пыталась не думать об этом в норе, эта мысль приходила к ней в ночных кошмарах. Но вернувшись в реальный мир, в мир, где он погиб, она больше не могла отрицать этого. Он ушел, и она всегда знала, что он уйдет именно так – в яростном великолепии славы.
Она ненавидела его за это. Но еще сильнее она ненавидела себя, потому что это была ее вина. Она привела их туда.
Она вонзила лопату в землю. Моя вина. Моя вина. Моя вина. Тысячи лопат с землей. Она могла заполнить целый мир этой землей, но случившееся все равно было правдой. Ее глаза застилал пот, но не слезы.
Двумя днями позднее она неожиданно расхохоталась, потому что слова "моя вина моя вина моя вина" как-то превратились в maaf faud, что по-малазийски значило "прощающее сердце". Один из глупейших каламбуров, которые Манки любил придумывать. На этот раз можно было составить maya faud "призрачное сердце", mawa faud "обезьянье сердце", или mawa foti – "обезьянья фотография"…
И она расплакалась, но в слезах таилась и радость. Что бы сказал ее дедушка Манки? "Мило, ты чувствуешь себя виноватой. Это позволяет тебе считать себя более моральной, верно? Малышка, нет ничего аморальнее чувства вины. Ты напортачила? Ладно. Хочешь как-нибудь исправить это или просто пустишь себе пулю в голову? Потому что у мыслящих существ иного выбора нет".
Думая о том, что в концлагеря постоянно кто-то приезжает, она пришла в себя, почувствовав
– Водные процедуры, – сказал он. – Ты вырубилась, но, кажется, никто больше не заметил. Жара?
– Нет. Эпифорический note 38 шок.
– Порой ты говоришь черт-те что.
– Ты тоже. Что ты хотел сказать тем, что во мне пламя?
– Не лучшее время…
Note38
Эпифора (от греч. epiphora – добавление, повторение) или антистрофа, стилистическая фигура: повторение одного и того же слова в конце смежных отрезков речи ("…фестончики, все фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков…" – Н. В. Гоголь). Вид эпифоры – рифма. – Прим. ред.
– Потому что если ты имел в виду, что тебе нужна помощь, чтобы выбраться отсюда, то действуй.
Он усмехнулся.
– Сейчас?
– Сейчас.
Усмешка исчезла.
– Ты всерьез.
– Ага.
Он дал ей кружку с водой.
– Ладно. Поговорим вечером.
Они вышли из очереди за ужином и направились к "площади". Лагерь представлял собой древнюю деревню аборигенов, кампунг, – бетонные строения, крытые жестью, несколько старомодных домов на сваях. За домами стояли три ряда заборов, по верху которых шла колючая проволока. Между заборами были заложены мины.
– Я придумал план, – сказал Стивен. – Но…
– Чтобы реализовать его, тебе нужен П12.
– Ты меня не сканируешь?
– Ты бы узнал. Нет, это очевидно.
Он покачал головой.
– Нет. У тебя есть то, что нужно для побега, а у большинства тех, кто здесь, этого нет, как ни жаль. Мне необходим П12 – но даже больше мне нужен кто-то вроде тебя.
– Я слушаю.
– Просто приготовься. Будь наготове. Ты узнаешь, когда будет пора.
Глава 6
Посол Витари усмехнулся своей острозубой улыбкой и сделал глоток "Evan Williams". Его лицо резко изменилось.
– Директор, это самая несчастливая субстанция.
Кевин кивнул.
– Один мой старый друг предпочитал ее. Я сам не пью.
– Мне жаль слышать об этом. Насколько это серьезно – причины медицинские? Отсутствие возможности пить кажется мне очень серьезной проблемой.
– Полагаю, это вопрос перспективы.
Он наблюдал, как центаврианин допивал остаток из бокала, его зачесанные в гребень волосы на мгновение оказались замещенными двойным подбородком. Возникнув вновь, лицо Витари оказалось менее искривленным.
– Я начинаю теплее относиться к нему, – сообщил он. – Итак, к делу. Вы хотели поговорить о телепатах. Мерзкие создания, как мне кажется. Всегда стоят за вашей спиной, помогая вашим врагам организовать ваше падение. Но Великие Рода не могут преуспеть без, по меньшей мере, нескольких телепатов. И женщины способны на крайне интересные вещи, когда задумываются об этом. – Он закудахтал и похлопал Кевина по плечу. – Слышали? Они задумываются.
– Это очень забавно, посол.
Он постарался, чтобы фраза прозвучала так, словно он действительно так думает, но подобные вещи никогда не были его коньком. Впрочем, это оказалось неважно. Центаврианин, все еще наслаждавшийся собственным остроумием, налил себе полный бокал бурбона.