Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия
Шрифт:
Глава 6. Стивен Пинкер, Норберт Элиас и Цивилизационный процесс
Филипп Дуайер и Элизабет Робертс-Педерсен
Книга "Лучшие ангелы нашей природы" пронизана неоправданным, по мнению многих, оптимизмом в отношении будущего. Одним из многих "поводов для радости", по мнению Пинкера, является то, что, вопреки ужасам ночных выпусков новостей, мы ходим по улицам в большей безопасности, чем когда-либо прежде. Хотя это не первый случай, когда Пинкер утверждает, что в современных обществах наблюдается устойчивое и значительное снижение уровня насилия, в книге "Лучшие ангелы нашей природы" он приводит обширные, хотя и спорные статистические данные, утверждая, что с XVI века в Западной Европе произошло "десятикратное - пятидесятикратное" снижение уровня убийств. 1. На мысль о нисходящих тенденциях его, по-видимому, натолкнул график снижения числа убийств в Англии, рассчитанный Робертом Тедом Гурром в 1981 г. и являвшийся частью более широкой деятельности исторических криминологов по количественному определению долгосрочных закономерностей в межличностном насилии. Именно эти данные, пишет Пинкер, убедили его в том, что существует "недооцененная история , которая ждет своего часа". При этом "Лучшие ангелы нашей природы" во многом опирается на работы немецкого социолога Норберта Элиаса и
Согласно этой теории, все большее овладение психологическими "драйвами" импульсивности, что наиболее ярко проявилось в принятии аристократами сложных правил придворного этикета, а также распространение княжеской власти, централизованного управления и экономических связей на все большие территории привели к тому, что к началу Нового времени ключевые общества Западной Европы все больше "умиротворялись". Для многих исторических криминологов и историков преступности убийство понимается как импульсивный, иррациональный поступок. При составлении карты уровня убийств в ту же эпоху идеи Элиаса о развитии самоограничения послужили важным теоретическим балластом для наборов данных, которые зачастую неравномерны или неполны. Поэтому неудивительно, что интерпретация Элиаса также имеет решающее значение для тезиса Пинкера, как для объяснения снижения уровня убийств, так и для передачи общего ощущения "морального прогресса".
Книга Элиаса "Процесс цивилизации", несомненно, привлекала Пинкера и в других отношениях. Методология Элиаса во многом повторяет синтез исторической рефлексии и современной психологии, который пропагандируют "Лучшие ангелы". Оба автора торгуют мета-нарративами и пытаются объяснить изменения в поведении людей на больших временных масштабах с помощью слияния внутренних и внешних факторов - того, что Элиас называет "внутренними" и "внешними" "ограничителями", а Пинкер - "эндогенными" и "экзогенными" "силами". (И Элиас, и Пинкер, похоже, исходят из того, что эмоции бывают только двух видов: выраженные и подавленные) Для Пинкера "Гражданская цивилизация" - это не просто "цивилизация", а "цивилизация". ) Для Пинкера "Цивилизационный процесс" (он всегда использует этот термин с большой буквы) "является значительной частью объяснения современного снижения уровня насилия не только потому, что он предсказал поразительный спад убийств в Европе", но и потому, что он сделал правильные "предсказания" относительно двух других "зон", куда цивилизационный процесс так и не проник полностью: рабочих классов и развивающегося мира, который Пинкер иначе называет "негостеприимными территориями земного шара". Третья глава "Лучших ангелов" почти полностью построена на применении цивилизационного процесса Элиаса и более поздней концепции "неформализации" к анализу уровня убийств с начала эпохи модерна до наших дней, включая такой сложный случай, как США, где уровень убийств внешне не соответствует траектории снижения, характерной для европейских обществ. В самом деле, то, что Элиас занимает столь центральное место в общем тезисе Пинкера, возможно, объясняет, почему он, как представляется, не желает серьезно относиться к значительным исследованиям, критикующим работу Элиаса и ее интерпретацию.
В этой главе мы хотим рассмотреть восприятие Элиаса и его цивилизационного процесса в западной науке, значительную критику теории, а также то, как интерпретация Элиаса Пинкером формирует оптимистическую позицию, выдвинутую в "Лучших ангелах". Отнюдь не будучи, по словам Пинкера, "самым важным мыслителем, о котором вы никогда не слышали", Элиас получил широкое признание как крупный теоретик после того, как его основные работы были заново открыты в 1970-х гг. С этого периода он пользовался значительным авторитетом в немецкой, французской и англоязычной науке, причем не только среди криминологов и историков преступности, о которых говорилось выше, но и среди социологов и политических теоретиков, ищущих всеобъемлющие объяснения масштабных социальных трансформаций. Как отметил несколько лет назад Энтони Гидденс, существует настоящая "индустрия Норберта Элиаса", которая не дает покоя многим ученым. Историки, особенно занимающиеся историей эмоций и историей манер и цивилизованности, также обращались к идеям Элиаса, хотя их мнения разделились. Многие признают силу и оригинальность его работы, но многие другие оспаривают эмпирическую базу, на которую она опирается, а третьи вообще отвергают идею о том, что единый всеобъемлющий механизм может когда-либо объяснить все сложности прошлого. Поэтому Пинкеру кажется несколько неискренним превозносить Элиаса как непререкаемого, хотя и недооцененного авторитета в области снижения уровня насилия на Западе . Такая характеристика не только преуменьшает то признание, которое Элиас получил в конце своей карьеры, но и рискует затушевать мощную и постоянную критику его работы, включая глубокий дискомфорт самого Элиаса по поводу одного из ключевых следствий его теории - монополизации государством применения силы.
Элиас обладал трагическим, интимным знанием последствий консолидации государством средств насилия - обстоятельств, которые неотделимы от интерпретации "Цивилизационного процесса" и его последующих работ. Один из многих немецко-еврейских интеллектуалов, вытесненных из университетов после захвата власти нацистами, он писал "Цивилизационный процесс" в изгнании в Лондоне. Будучи единственным ребенком в респектабельной еврейской семье в Бреслау, он потерял обоих родителей во время войны: его отец умер естественной смертью в 1940 г., а мать была убита в Освенциме в 1941 г. Хотя Пинкер и признает этот важный личный контекст в книге "Лучшие ангелы", он в значительной степени недооценивает степень, в которой эти горестные переживания повлияли на взгляды Элиаса на отношения между насилием и государством, включая степень, в которой Вторая мировая война и Холокост могут быть объяснены в контексте продолжающегося "цивилизационного процесса". Как мы увидим, трудно поверить, что Элиас разделял бы беспечный оптимизм Пинкера по поводу совершенствования человечества, равно как и более широкую самоуспокоенность Better Angels по поводу масштабов санкционированных государством убийств в ХХ веке. Для Элиаса люди постоянно "становились" цивилизованными - процесс, не имеющий конца, "никогда не завершенный и всегда находящийся под угрозой". По этой причине важно отличать теорию цивилизационного процесса Элиаса от того, как ее описывает Пинкер.
Элиас и процесс цивилизации
По словам самого Элиаса, истоки "Процесса цивилизации" лежат в библиотечном каталоге Британского музея, который Элиас посещал почти каждый день после прибытия в Лондон в качестве эмигранта в 1935 году. Получив небольшой грант от комитета еврейских беженцев и имея "довольно смутные" представления о том, какую книгу он мог бы написать, он начал просматривать каталог и называть все названия, которые казались ему интересными. Таким образом,
Элиас утверждал, что это означало серьезный сдвиг в "эмоциональной экономике" Западной Европы, который он охарактеризовал во фрейдистских терминах как коллективное усиление суперэго. Действительно, идеи Элиаса о "цивилизации" тесно связаны с идеями, разработанными Фрейдом в книге "Цивилизация и ее противоречия", вышедшей в 1930 году. Фрейд утверждал, что цивилизация возникла благодаря тому, что люди смогли подавить свои биологические влечения или инстинкты. Самым большим препятствием для культуры, тем, что могло привести к распаду цивилизации, была врожденная склонность человека к агрессии. Только "интернализация" этих инстинктов, и в частности агрессии, могла привести к возникновению цивилизации. Элиас сделал еще один шаг вперед и связал возникновение государства и государственного контроля с развитием самоконтроля - овладения импульсивностью посредством того, что Элиас назвал "предвидением или рефлексией". В отличие от Фрейда, который считал, что цивилизация основана на биологических процессах, Элиас полагал, что регуляции аффектов можно научиться в конкретных отношениях с другими людьми. По мнению Элиаса, эти "аффективные изменения" на уровне индивида отражали и усиливали политические и экономические процессы, направленные на консолидацию территории и власти. Одним из них была "монополия на физическую силу или насилие" (Gewaltmonopol), другим - монополизация налогообложения, символизирующая усиление торговой взаимозависимости, третьим - кульминация этих тенденций в создании все более крупных и внутренне согласованных политических и экономических образований. Иными словами, одним из центральных постулатов цивилизационного процесса является идея интернализации эмоций, навязывания самоограничений в сочетании с эволюцией сложности государства и его контроля над гражданами. Таким образом, цивилизационный процесс идет рука об руку с модернизацией, или, как ее называл Элиас, "прогрессом Запада".
Выдвигая этот аргумент, Элиас не просто интерпретировал прошлое, а заявлял о необходимости эмпирически обоснованной и исторически осознанной социологии, серьезно относящейся к психологической жизни индивидов и влиянию эмоций и поведения на общество в целом. Во время своего долгого академического стажирования в Германии он пришел к пониманию того, что ведущие деятели этой дисциплины все еще озабочены последствиями материалистической концепции истории Маркса для интерпретации общества и социальных процессов. В Гейдельберге Альфред Вебер отстаивал либерально-гуманистическую позицию, возвышавшую культуру над экономикой, но едва скрывавшую искажающую "личную метафизику"; его наставник Карл Мангейм придерживался теории знания, которая, по мнению Элиаса, грозила "релятивизировать все". Сосредоточение внимания на развивающихся отношениях между психическими процессами и социальными структурами открывало возможность объяснения не только изменений во времени, но и внутренней динамики современных обществ.
Выяснение и отстаивание этой взаимозависимости было ключевым моментом. По мнению Элиаса, общество могло существовать только как совокупность индивидов, находящихся в отношениях друг с другом, связанных между собой как в экономическом, так и в социальном плане "цепями взаимной зависимости", своего рода сетью взаимозависимых человеческих существ. Однако утверждения Элиаса о методологических достоинствах "Цивилизационного процесса" предполагают и два более широких, связанных, но во многом нерешенных вопроса: во-первых, насколько Элиас понимал применимость своей теории за пределами специфического контекста Западной Европы (и, возможно, более точно, французского двора и его подражателей) в средневековый и ранний современный периоды; во-вторых, , насколько Элиас рассматривал процесс цивилизации как желательный и необходимый этап развития человечества. Здесь данные неоднозначны, возможно, потому, что Элиас постоянно пересматривал свои собственные позиции. Конечно, иногда Элиас подчеркивал, что не верит в некую линейную последовательность истории, даже если процесс цивилизации часто интерпретируется именно так. Согласно этой точке зрения, механизм цивилизации слеп, состоит из рывков и стартов, без гарантии конечного успеха, без перспективы конечной точки и без моральных комментариев. В этой интерпретации Элиас также неоднозначно оценивает описываемый им процесс, особенно его кульминацию в виде триумфа государства и его способности применять смертоносную силу.
Однако, с другой точки зрения, "Процесс цивилизации" колеблется между рассмотрением "цивилизации" как идеологического западного изобретения, средства, с помощью которого создается "варвар", и как нормального и даже желательного состояния бытия. Хронология, лежащая в основе "Процесса цивилизации", неизбежно предполагает "направленное" повествование, в котором Ренессанс знаменует собой поворотный пункт в аффективной жизни европейцев, отделяя их как от прошлых европейских обществ, так и от незападных обществ, которым еще предстоит пойти по стопам Европы. Это дало повод многочисленным критикам обвинить Элиаса, как и Макса Вебера до него, в продвижении европоцентристского детерминизма, а также в воспроизведении расовой иерархии "цивилизованных" людей и "дикарей". Хотя его сторонники защищают его от подобных обвинений, а некоторые ученые пытаются применить теорию к другим частям света, это обвинение, тем не менее, остается центральным в критике Элиаса. Теория не нашла отклика в историографии за пределами западного мира.