Темные источники
Шрифт:
Был здесь всегда. Где-то в другом мире есть дом, в котором стены обиты шелком, а у стульев позолоченные ножки, изогнутые, словно в танце, потолки там такие высокие, что до них не достанешь, даже если тебя подкинут вверх до самого неба, – это мир под небом, которое выше неба.
И человек с сигарой, тоже высокий-высокий, они идут домой, рука в руку, рука, протянутая сверху, сжала его руку, протянутую снизу.
– Хм, хм, – откашливается человек с сигарой снова и снова. – Весело было с папой?
Кивает – но там вверху не видно кивка.
– Весело?
– Весело
– Где вы были? – Голос матери, сладкий запах из ящика комода.
– Море.
– А где на море?
– Маяк.
– Но вы же пришли той дорогой?
Показывает в другую сторону. Какое-то напряжение в воздухе между теми, кто здесь живет, – взрослыми. Сделать так, чтобы всем было хорошо и приятно. «Весело с папой».
Вечером у отца в руках скрипка, мать за фортепиано. «Колыбельная» Ренара. Одна из маленьких трудных пьес в большой нотной тетради, корешок ее разорвался, и страницы разлетелись по комнатам. Человек с бородкой наклонился и собирает ноты, осторожно приподняв смычок, чтобы его не повредить. Мальчик ползает по полу, собирая листки, развеянные сквозняком. Руки матери отдыхают на клавишах. Ветер стучит в окно кустом жимолости.
– Надо будет отдать переплести ноты.
Ноты водворены на место. Танцующие звуки гавота, мальчик и сам начинает приплясывать под них на диване, вытянув ноги и помахивая руками. А потом грустные пьесы, с их темными безднами и ночными бедами…
– А теперь ты, Маленький Лорд!
Мальчик с растопыренными пальцами за фортепиано. Табурет у фортепиано раскручен до отказа, он даже шатается, и на него еще подложены ноты. Зыбкий табурет, зыбкие звуки, все зыбко; отец вторит фортепиано, человек с бородкой вторит фортепиано на скрипке, а кажется, будто это он его ведет.
– Отлично, отлично – молодец…
Мужчина со скрипкой подхватил сына своей игрой. Поднял вверх, к звукам, которые рождаются под его смычком, и позволил ему побыть в этом мире, хотя мальчик еще передвигается в нем ощупью. И теперь существует только этот мир – никакого другого. Исчез маленький домик у моря с запахом тимьяна и рыбацкой сетью, он так далеко, что его просто нет. Человек с бородкой поднял его над всем. Где-то высоко-высоко прижатая подбородком скрипка и взгляд, скошенный над краем инструмента.
И вот однажды:
– Где папа?
Проходит много-много дней. Он больше не спрашивает: «Где папа?»
Что отец сделал с ним? Поднял высоко-высоко… так высоко!
И выпустил его из рук – упустил…
17
Вилфред бессильно уронил руки, державшие ребенка. Потом уложил мальчика в коляску, завернул, не ласково, но тщательно и аккуратно, словно тот был из стекла. Безмерная усталость охватила его. Черная птица уселась ему на плечо, придавив его своей тяжестью.
Он увидел, как внизу Бёрге Виид вошел в дом. В его сутулой спине была какая-то пришибленность.
Но когда Вилфред спускался по склону, увлекаемый катящейся вниз коляской, он уже покончил с сомнениями. Едва он оказался внизу, они оба вышли из дому. Может, стояли у окна в прихожей, а может…
Может, они знали, что он идет. Наверное. Потому что и у них уже не оставалось сомнений. Бёрге держал в руке письмо. Его принесла девочка. Они ждали, что он вскроет конверт. Но Вилфред не хотел читать письмо в их присутствии, оно их не касалось.
Что бы ни было написано в письме, он от них уйдет.
Он отошел в сторону и отвернулся, чтобы прочитать письмо без свидетелей, но они все стояли на том же месте. Он вскрыл конверт, быстро пробежал письмо. Ирена назначала ему встречу у вокзала Нёррепорт. Он посмотрел на часы. И тут, услышав шаги Бёрге, обернулся.
Бёрге подошел ближе. Ему хочется кое о чем поговорить, сказал он, кашлянув. Маргрета тоже подошла ближе и встала рядом с мужем. Бёрге с надеждой смотрел на нее, словно побуждая ее заговорить. Но она отвечала ему доверчивым взглядом. Оп шагнул еще ближе к Вилфреду. Ему хочется кое о чем поговорить. Мальчик…
Вилфред уже все понял. Он намерен отомстить им за их доброту. И все же – следует соблюсти известную честность. Более того, только она и может сделать разрыв окончательным и достаточно оскорбительным.
– Я солгал вам насчет мальчика, – сказал он по-норвежски.
Оба испуганно съежились, в особенности Бёрге.
Стало быть, Хоген все-таки не проболтался, видно, счел, что ему это пользы не принесет.
– Я знала, что ты не датчанин, – сказала Маргрета. Сказала почти с мольбой: пусть это будет единственным разоблачением, ведь это безделица.
– …и не отец ребенка, – продолжал Вилфред. – И мать его не француженка и не моя жена. Его мать – как бы помягче выразиться – копенгагенская девка. Ее зовут Лола, то есть теперь уже не зовут, она умерла.
– Умерла? – переспросила Маргрета.
Только бы не дать угаснуть этой растущей враждебности. Может, признаться, что он обманывал их во всем, с первой минуты?.. Нет, это приведет к обратному результату: ведь только настоящий друг способен вот так выложить всю правду, как на духу.
– Теперь все! – объявил он. – Я ухожу. – И он отступил назад. Но опоздал. Бёрге снова шагнул к нему, такой же застенчивый, но чуть более уверенный, с голубым пламенем в решительном взгляде.
– Нет, не все. Мальчик…
И он снова обернулся за помощью. И снова она шагнула вперед, и они вдвоем стояли против него.
– Я так полюбила его, – твердо сказала Маргрета.
Тут вмешался Бёрге, теперь уже с жаром.
– Мы давно мечтали взять его к себе.
Видения проносились перед взглядом Вилфреда – видения прошлого, того, что, должно быть, предшествовало всему, пережитому им самим, и того, что было совсем недавно: несколько месяцев жизни бок о бок с этими людьми, жизни, наполненной обманчивым покоем.