Темные кадры
Шрифт:
– Эй, им можно верить, – говорит Шарль, сверяясь со своими вавилонскими наручными, – они за квартал и на минуту вперед не уходят.
Быстрый подсчет. Получается, у меня около двух часов. Я звоню в справочную, прошу нефтеперерабатывающий завод «Эксиаль» в Сарквиле. «Соединяю», – говорит мне парень. Я прошу Поля Кузена. На том конце провода девица, потом другая. Я опять прошу Поля Кузена.
Его нет.
Я торможу.
Шарль, сжимая ляжками бутылку кирша, оборачивается так быстро, как только может, и смотрит через заднее стекло, не въедет ли нам в зад
– Как это, его нет?
– Еще нет, – говорит девица.
– Но он сегодня будет?
Девица сверяется со своим еженедельником:
– Вообще-то, он здесь, но сегодня довольно тяжелый день…
Я разъединяюсь. Для меня он будет на месте. Совещание там или нет, встреча или нет, он будет на месте. Я отгоняю образ Николь, голос Николь, я не знаю, где она, но с ней ничего не случится до 18:30. А к этому часу я решу проблему.
Пошел в задницу, Фонтана.
Я стискиваю зубы. Если бы я мог, я б и руки сжал на руле так, что полетели бы и без того перебинтованные суставы.
Шарль разглядывает бегущую автостраду. Бутылку кирша он сунул под сиденье. Огромные хромированные патрубки, которые служат бамперами, на треть перекрывают горизонтально ветровое стекло и, соответственно, часть дороги. Не знаю, что скажет на это дорожная полиция, если нас остановят. У меня и прав-то с собой нет. Теоретически местожительство Шарля – это шестицилиндровый V6 турбо с объемом двигателя 2458 кубических сантиметров. Теоретически. В реальности оно не разгоняется больше чем на семьдесят километров в час и трясется, как «боинг» на последнем издыхании. И грохочет не меньше. Мы едва друг друга слышим. Я принимаю влево.
– Давай жми, не дрейфь! – подбадривает меня Шарль. – Она у меня не ленивая.
Не хочу его огорчать и говорить, что мы и так на пределе. Шарль будет разочарован. Отдаемся на волю грохочущего мотора. Машина провоняла киршем.
Через час после старта я стучу пальцем по индикатору горючего. Уровень опускается так стремительно, что я едва верю глазам.
– Это да, – говорит Шарль, – жрет она немало.
Еще бы! Двенадцать литров на сто, только подавай. Быстрый подсчет. Можем продержаться. Но едва-едва. Я изо всех сил гоню Николь из мыслей. Удаляясь от Парижа, я чувствую, что приближаюсь к ней. Спасаю ее.
Твою мать, я это сделаю. Я вцепляюсь в руль, потому что машина опасно отклоняется от нужного направления.
– Больно? – спрашивает Шарль, указывая на мои повязки.
– Нет, не в том дело…
Шарль кивает, соглашаясь. Ему кажется, он понял, что я имею в виду. А я осознаю, что с того момента, как он подал мне свой индейский знак на выходе из следственного изолятора, я забрал его мобильник, его двадцать евро, его машину и втянул его в разборку, ничего не сказав и ничего не объяснив. Шарль не задал мне ни единого вопроса. Я поворачиваюсь к нему. Он разглядывает пробегающий пейзаж. Его лицо меня потрясает.
Шарль прекрасен. Не могу подобрать другого слова.
Это прекрасная душа.
– Я должен тебе объяснить…
Шарль продолжает разглядывать пейзаж, только поднимает левую руку, словно говоря: как хочешь, когда хочешь, если хочешь. Не парься.
Великая прекрасная душа.
И тогда я объясняю.
И все снова проходит перед глазами. Николь. Ее последние годы, ее последние месяцы. Я снова погружаюсь в дурацкую надежду получить работу в моем возрасте, снова вижу лицо Николь, как она стоит, прислонившись к двери моего кабинета, с письмом в правой руке, и говорит: «Любовь моя, но это же потрясающе!» Шарль сосредоточенно кивает, не отрывая глаз от бегущей автострады. Тесты, разговор с Лакостом, моя безумная подготовка.
– Ну ни фига себе! – с восхищением говорит Шарль.
Мое упрямство. Гнев Николь, деньги Матильды, мой кулак, въехавший в физиономию ее мужа. Захват заложников, я рассказываю все.
– Ну ни фига себе! – заключает Шарль.
Пока он переваривал информацию, мы проехали тридцать километров.
– А твой Фонтана, – спрашивает он, – это не тот квадратный тип с алюминиевыми глазами?
Шарль заметил его во время процесса. И тоже был под впечатлением.
– Он все время настороже, этот мужик! И с ним еще кто-то был. Такого не сдвинуть. Как, говоришь, его зовут?
– Фонтана.
Шарль долгое время размышляет над именем. Бормочет «Фонтана», как будто разжевывает каждый слог.
Указатель горючего все сильнее клонится к нулевой отметке. Просто поразительно. Можно подумать, бак течет.
– Она жрет как минимум дюжину литров на сто.
Шарль более скептичен.
– Я бы сказал, пятнадцать, – изрекает он наконец.
Вполне возможно, что «Рено-25» означает двадцать пять литров. Но этим потребление горючего не ограничивается. Он протягивает мне свою бутылку и тут же спохватывается:
– Ах да, правда, ты ж за рулем.
Напрасно я стараюсь сосредоточиться на чем-то другом, образ Николь и ее плач по телефону преследуют меня. Я уверен, что они ее не тронули. Они наверняка схватили ее, когда она входила в дом. Адреналин пришпорил свой бег по венам. Идет волнами снизу доверху. Вижу связанную Николь, сидящую на стуле. Нет, это идиотизм; ведь надо ждать еще несколько часов, значит ей оставили свободу движений. Зачем ее связывать? Нет. Они просто держат ее у себя. Где, в каком месте? Николь. Тошнота подступает к горлу. Я сосредоточиваюсь на дороге. Поль Кузен. Сарквиль. Все мои мысли должны быть направлены только туда. Если я выиграю там, я просто выиграю, и точка. Николь вернется. И будет со мной.
Я солгал им. Перевести деньги – дело получаса. К этому моменту перевод в «Эксиаль» мог быть уже сделан.
Николь могла быть на свободе.
Может, я действительно сошел с ума?
– Не плачь, мужик… – говорит Шарль.
Я даже не заметил. Вытираю щеки обшлагом рукава. Этот костюм… Николь.
Сто одиннадцать километров. Проезжаем Крикбеф. Индикатор горючего угасает, словно свеча.
– Она не пятнадцать литров жрет, Шарль. По-моему, куда больше!
– Очень может быть. – Он наклоняется к стрелке. – Ну надо же! Скоро придется этим заняться.