Темные огни
Шрифт:
Глава 3
Любовь! Не прошло и недели, как Джинни опротивело это слово. Стоило ей согласиться разок отобедать с полковником Грином и его офицерами, и признания в любви посыпались на нее как из рога изобилия. Чуть не половина полка оказалась влюбленной в нее — так, по крайней мере, мог решить каждый, кто хоть раз видел огромные букеты цветов и перевязанные розовыми ленточками записки, которые приносили к небольшому бунгало, где она ночевала.
Джинни даже пожаловалась на это полковнику Диасу, но он лишь высмеял ее, при этом не слишком вежливо.
— Я,
— А что скажет мой муж, когда вернется и увидит все это? Должна предупредить вас, что он всегда ревновал меня к капитану Хоскинсу. Теперь же, когда он убедится, что Карл постоянно таскается за мной, он…
— Тогда Эстебан еще раз возблагодарит судьбу, пославшую ему такую женщину, как вы! — Полковник Диас подмигнул Джинни. — Кстати, кто из американских волонтеров особенно докучает вам, малютка?
— Ну разве можно проявлять такую бессердечность? — Она гневно посмотрела на него, но Феликс лишь засмеялся и похлопал ее по плечу.
— Не принимайте все так близко к сердцу — неужели вам отказал юмор? Эти несчастные американцы боготворят вас, очаровательную женщину, достойную восхищения, с которой можно чуть-чуть пофлиртовать. А вот русский, приехав сюда, убедится, что в нашей армии есть не только крестьянки и маркитантки, но по-настоящему интересные и воспитанные леди.
— Его приезд навис надо мной, как скала, можете поверить, — мрачно парировала Джинни.
То ли потому, что Карл Хоскинс начал слишком уж фамильярничать с ней, то ли потому, что половина легиона стала приносить ей букеты, но Джинни вдруг поняла, что невольно тянется к «солдадерас» из лагеря и проводит с ними все больше и больше времени. Она чувствовала, что ей куда проще беседовать с простыми мексиканскими женщинами, чем со своими соотечественниками. Американцы, разумеется, вели себя всегда вежливо, но за их светскими манерами скрывалось желание обладать ею. Кроме того, ее брак с мексиканским офицером вызывал у них что-то вроде презрения. Они, видимо, полагали, что дочери сенатора не подобает снисходить до простого легионера.
В небольшой комнатушке, где они жили со Стивом, Джинни чувствовала себя все более и более одинокой, особенно с тех пор, как американцы зачастили в кантину на первом этаже в основном для того, чтобы хоть случайно ее увидеть. Джинни до смерти надоели вопросы Карла о ее браке — правда ли, что она счастлива и был ли ее выбор самостоятельным и свободным.
— Скажи, Джинни, а ты думала о вашей жизни после того, как все это закончится? Как и на что вы станете жить? Вряд ли твоего отца обрадует весть об этом браке…
— То есть о том, что я замужем за мексиканцем? Главное, что рада и даже счастлива я, и ни отец, и никто другой не сможет изменить этого. Вот что, Карл, если ты будешь вмешиваться в мои личные дела, я просто перестану разговаривать с тобой!
Поняв, что Джинни действительно рассердилась, Карл извинился. Он даже поклялся, что его интересует только одно — счастлива она или нет.
— Я все еще люблю тебя, Джинни, и ничего не могу с собой поделать. Ты покорила меня с первого взгляда, и было время, когда и ты смотрела на меня влюбленными глазами!
Джинни знала, что он прав и только чувство вины заставляет ее продолжать эти утомительные беседы с Карлом. Но вместе с тем она признавалась себе, что порой ей приятно и даже необходимо поговорить с человеком, проявляющим к ней искренний интерес. Джинни также надеялась, что Карл расскажет отцу, что ей совсем неплохо живется, и тогда тот, возможно, изменит мнение об отчаянном парне Стиве Моргане, которого всегда не переносил, да, пожалуй, не переносит и по сей день. Она надеялась, что Карл никогда не узнает, что Стив и ее муж — одно и то же лицо, хотя время от времени Джинни мучила мысль о том, как Стив отнесся бы к этому.
Обо всем этом она рассказала только одному человеку — генералу Диасу. Тот выслушал ее исповедь с изумлением:
— Неужели вы надеетесь, что ваш сорвиголова-муж затеет ссору с упрямым капитаном Хоскинсом и это отразится на наших отношениях с полковником Грином и его легионерами? Не беспокойтесь, сеньора, я сам объясню все нашему почтенному союзнику, а кроме того, постараюсь куда-нибудь отослать Грина и его волонтеров.
Джинни вспыхнула:
— Только не думайте, будто я хочу все скрыть от мужа! Ведь он придет в ярость, если это выплывет наружу!
— Послушайте, ни вам, ни мне не нужны неприятности, правда? Так вот, обещаю вам: как только знатный русский гость покинет наш лагерь, я уж постараюсь, чтобы пути Эстебана и капитана Хоскинса никогда не пересекались.
«Все это, конечно, хорошо, — думала Джинни, — но сможет ли генерал в чем-нибудь убедить Стива? Поверит ли Стив, что у меня с Карлом ничего не было и я вовсе не поощряла его ухаживаний?»
Джинни решила покинуть опостылевшую пустую комнату и перебраться поближе к фургонам и повозкам, где зазывно мерцали огоньки походных кухонь. Здесь в старой походной одежде, повязав голову платком, она, как в прежние времена, посидит с женщинами, поговорит с ними о войне, о мужчинах, о детишках. По обыкновению женщины начнут спрашивать ее о том, когда она сама заведет ребенка. Ведь она замужем, и когда же рожать, как не сейчас!
— Вам обязательно надо сходить помолиться Святой Деве Гваделупской, — серьезно сказала ей одна из женщин. — Вы только взгляните на мою Консуэло — видите, как быстро выросла девочка? Мануэль очень волновался, что я не беременею, я совершила паломничество к Святой Деве — и вот результат налицо!
— Но мне не с руки сейчас заводить ребенка. Вы же знаете, какой Эстебан непоседа, как любит путешествовать. Мне бы не хотелось разлучаться с ним.
— Но вам же придется где-нибудь обосноваться после войны, не так ли? Ничто так не привязывает мужчину к дому, как ребенок. Стоит ему почувствовать ответственность за малыша, как он не захочет надолго отлучаться. Уж я-то знаю!