Тёмные тропы
Шрифт:
– Направление? – продолжил брифинг полковник.
– Туда, – смутно махнул рукой жрец. – В Долину Храма.
– Время в пути?
– Вечер, ночь и полдня.
Почти сутки, подсчитал Шейх. Нормально. Главное, чтобы Данила нас не догнал по дороге, – опередить он нас вряд ли сможет. А уж в этом самом Храме мы его встретим, как положено.
– Охотники – вперед. Олюкт и стражи – следом. Потом – Лукавый, Марина и Рэмбо. Я – замыкаю, – озвучил построение Мансуров. – Двинулись. Интервал держать, в кучу не сбиваться. Рэмбо, елы-палы, ты чего там копаешься?
– Иду, иду… –
Двинулись не спеша, все еще отходя от пережитого шока. Нападение хмы змееглазые пережили особенно остро, хма пугала людей-рептилий больше всего. Сильнее они боялись, разве что, таинственных Теней. Шейх, прислушиваясь к напряженному шипению, догадался, почему, – против хмы все оружие змееглазых бессильно, и нашествие хмы воспринималось ими не как обычная, пусть и крайне высокая опасность, а как кара небесная, неотвратимое и неумолимое наказание за грехи.
Один из охотников обнаружил у себя на лодыжке дюжину крошечных укусов и посерел. Шейх решил было, что укусы хмы ядовиты, но Олюкт объяснил ему: яда в зубах хмы не содержалось, но среди змееглазых бытовало поверье, что каждый, укушенный хмой, сам рано или поздно начнет превращаться в хму.
Укушенного сторонились.
Потрясение подействовало на Олюкта благотворно: его пухлые щеки порозовели, к тому же жрец слегка разговорился, описывая хму и прочие опасности, которые могут встретиться на пути. Так, между делом, выяснилось, что проход в Долину Храма охраняют некие воины Храма – племя не то чтобы враждебное, но обособленное, служащее самим Теням. И с ними надо будет то ли сложно и муторно договариваться, обосновывая свое присутствие в Храме, либо долго и ожесточенно воевать, если воины Храма не поверят в избранность Марины и ее предназначенность для Великого Ритуала.
Также в Долине Храма водились некие загадочные твари, которых нельзя было встретить нигде больше в мире. Видимо, замкнутый биоценоз Долины Храма произвел на свет божий (или какой тут был, в этом диком мире, свет) некие уникальные гибриды, о свойствах которых Олюкт знал только, что они крайне опасны. Естествоиспытатели, пытавшиеся уточнить свойства гибридов, не выжили…
Но когда Мансуров попытался выяснить что-то про сам Храм и детали предстоящего Ритуала, Олюкт замкнулся, затряс двойным подбородком, прошипел что-то рассерженное и на все дальнейшие вопросы отвечать отказался.
Так, за разговорами, скоротали время до ночлега. Мансуров, привычно руководя, расставил посты. Последние лет двадцать у него как-то само по себе получалось руководить любым коллективом, оказавшимся в пределах досягаемости, хотя Шейх и не прилагал к этому каких-то особенных усилий. Сказывалась многолетняя привычка командовать. Отдавая распоряжение, Алан даже на подсознательном уровне не допускал возможности, что его могут ослушаться. И люди – и даже змееглазые – это чувствовали…
Развели костер. Рэмбо, как и предполагал Мансуров, засел за клинопись, над ним навис
– Он рядом, – сказала Марина самой себе. – Он найдет меня.
– Очень на это рассчитываю, – пробормотал Шейх.
– Он убьет вас, – сказала Марина.
– Это вряд ли.
– Убьет.
Шейх в ответ лишь снисходительно усмехнулся и промолчал.
– Данила многому научился в Секторе, – продолжала Марина. – Сектор принял его.
– Плевать, – сказал Шейх. – Здесь это не имеет никакого значения.
– Имеет, – возразила она. – Это место ближе к Сектору, чем вы думаете.
– Она права, – кивнул Рэмбо. – Я согласен.
– В смысле? – не понял Мансуров.
– Письмена. Я видел такие в Секторе. Не придал значения, думал – чья-то шутка.
Прямая, как луч, улица вела в центр. Довольно широкая и, к счастью, пустая. Здесь, на окраине, не было высоких домов, только одно– и двухэтажные здания, пялящиеся на улицу темными щелями окон.
Данила двинулся вперед, стараясь копировать пластику змееглазых. Хотя понимал, что получается плохо и за лешего он не сойдет.
Наглость и находчивость – лучшее оружие. Удивляясь собственной безалаберности (так мог бы поступить Генка, но не бывший капитан Астрахан, военный до мозга костей, – ничем этого не вытравишь), Данила шел улицей чужого города и внимательно смотрел по сторонам, выискивая подходящего «языка». Требования к будущему пленнику были логичные: это не должна быть женщина (как ни крути, культура первобытная, женщины, скорее всего, существа низшие) или ребенок; это не должен быть хорошо вооруженный воин (по понятным причинам); это не должен быть хорошо охраняемый человек (по тем же причинам). Остальное особого значения не имело. Нищий может знать больше, чем богач, старик – больше, чем молодой.
Будем надеяться на везение – больше не на что…
Сперва он не въехал, что шумит впереди: будто волны накатывают на далекий берег. Но моря здесь не было. Потом гул усилился, и Данила разобрал голоса, выкрики, звон – типичная какофония людского сборища. Легкий ветер донес жирный чад, вонь специй, перебившая даже запах пота от чужого доспеха. В знойном липком воздухе «ароматы» незнакомой пищи вызывали рвотный рефлекс.
Теней не было – им просто неоткуда было взяться при ровном свете здешнего мира. Данила, стараясь держаться поближе к стене, ускорил шаг и вскоре вышел-таки на площадь.
Зачем – он не смог бы сказать. Из любопытства, скорее всего, из желания прикоснуться к тайне, заглянуть в чужой быт.
Он был наблюдателем, отрешенным зрителем, и на время позабыл даже о своем намерении взять пленника.
Потому что увиденное казалось сценой из высокобюджетного блокбастера, галлюцинацией, сном, но не реальностью.
Площадь. Впереди – заслоняющая половину неба пирамида. Каменные ступени поднимаются к усеченной вершине. На ней вздымается змея, изготовившаяся к броску. Топазами сверкают огромные глаза. Пространство перед пирамидой заполнено змееглазыми. Ритуал? Торжище?