Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные. Трилогия
Шрифт:
Носов появился минут через десять. Принес свернутую в рулон плащ-накидку и аккуратно расстелил ее рядом с телом прапора.
— Я ее на складе взял… Как мыслишь, Толян, Лешку там и похороним?
Толик кивнул. Лучшего места для последнего пристанища Аршинова и придумать нельзя.
— Правильно. Он сам говорил, что на складе есть все, что нужно для полного счастья человеку его лет и его размаха.
Прапора уложили на плащ-накидку. Отмахнувшись от уговоров поберечь силы, Томский на пару с Вездеходом взялся за углы. Груз показался удивительно легким. Может, это неотъемлемая часть ощущений, которые
На пути к складу попадались следы, оставленные Чеславом — отпечатки его ботинок, ведущие в разных направлениях, обрывки промасленной бумаги, в которую были завернуты запалы и детонаторы. Подготавливая взрыв, Корбут проделал большую работу за очень короткий срок. Его — больного, почти умирающего — подгоняла ненависть.
Дожидаясь, пока Лёху поудобнее устроят на ящиках в помещении склада, Томский думал о последнем подарке для друга. Когда дверь закрыли, он понял, что должен сделать. Пуговица. Она не уберегла Мишку, но с лихвой искупила свою вину. Теперь пусть охраняет сон Лёхи. Неплохой надгробный знак для того, кто всегда считал себя воином Советской армии. Толик снял оберег и повесил на дверную ручку.
— До, встречи, Лёха!..
Он обернулся к Носову.
— Пошли отсюда.
— Анатолий, я все-таки смыслю кое-что в медицине и очень рекомендовал бы тебе отдохнуть, — с искренней тревогой в голосе сказал Теченко. — Твое состояние…
— Ты о ране, Тарас? До свадьбы заживет, — отрезал Томский. — Так любил говорить в подобных случаях Аршинов. А еще… Я просто хочу убраться отсюда подальше!
— Рана — не главное. Ты перенес тяжелейший стресс, сражаясь с Желтым.
— Что? Откуда ты…
— Мы все видели. И все слышали. Не заметить то, что происходило с тобой во время схватки с этим Чеславом, не мог только слепой. Случай подарил тебе лучший из способов навсегда закрепить эффект, которого мы добились на ИВС-установке. Но… Организм выдохся. До предела.
— Я полностью излечился?
— Об этом я и говорю.
— Хоть одна хорошая новость. Знаешь, Теченко, сейчас ты дал моему организму столько подпитки, что я могу без остановки пройти всю дорогу до дома! Не делай умного лица, Тарас. Вперед!
Первый большой привал сделали после того, как миновали Зал Червей. Как ни бодрился Томский, но к этому времени он окончательно вымотался. Помимо всего прочего, ему пришлось поочередно переносить спутников через болото с пиявками на своих плечах. В обычном состоянии такое упражнение не доставило бы особых хлопот, а сейчас… Теченко был прав, потрясения не прошли бесследно. Когда разожгли костер и вскипятили чай, Толик почувствовал, что просто донести чашку до рта стоит ему больших усилий.
Академлаговцы пили чай молча и смотрели на Томского, явно ожидая, что он заговорит первым. Толик понял — назрело время окончательного разговора о будущем трех ученых из прошлого. Он обвел взглядом задумчивые лица.
— Что ж, товарищи… Мы с Вездеходом возвращаемся домой и приглашаем вас с собою. На станции
Куницын откашлялся, погладил бороду и заговорил. Медленно с расстановкой:
— Видите ли, Анатолий… Мы начали обсуждать этот вариант еще в Академлаге и уже приняли окончательное решение. Не обижайтесь, но изменять своим принципам мы не собираемся. С анархистами нам не по пути, а что касается героя-революционера из Латинской Америки… Можете считать меня Фомой Неверующим, но я не знаю, существовал ли он на самом деле… Раз есть коммунистическая партия, я и Теченко должны быть ее в рядах.
— После того, как они с вами обошлись?! — в который уже раз ужаснулся Томский. — Это же… ни в какие ворота…
— Восемьдесят лет — большой срок, — отвечал Исай Александрович. — Мы надеемся… нет, мы уверены в том, что коммунисты осознали и исправили свои ошибки. Как я уже говорил, испытания всегда укрепляли нашу партию.
— Куницын прав, Толик! — поддержал коллегу Теченко. — Бакунин, Кропоткин и остальные горе-мыслители не для нас, а Махно вообще гнида последняя и…
— Хватит, Тарас! — Куницын сурово сдвинул брови. — Без оскорблений! И все же, Анатолий, мы идем на Красную Линию. Точка!
— А ты, Отто? — горько усмехнулся Томский. — Наверняка тоже к своим единомышленникам, в Рейх лыжи навострил?
— Nat"urlich [14] , Анатоль, — бледное лицо Лютца сделалось пунцовым, а голос задрожал. — И ничьего смешного в этом не вижу. Фюрер предвидел появление Четвертого Рейха. Раз он сущьествует — мое мьесто там.
— Значит, разбегаемся, — подытожил Толик. — Жаль, а я уж грешным делом подумал, что мы можем стать командой…
Перед выходом решили отдохнуть. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском горящих досок.
14
Конечно (нем.)
Вдруг Вездеход вскочил. Пристально всмотрелся в темноту коридора. Толик потянулся к автомату, но тут карлик улыбнулся:
— Отбой тревоги. Это Шестера!
Носов не ошибся. Через пару секунд проворная ласка заняла свое коронное место — на плече у карлика. Из-под полоски кожаного ошейника зверька торчал свернутый в трубочку огрызок бумаги.
— Так-так, наш почтальон доставил письмецо, — Вездеход вытащил записку. — Гм… Анатолию Томскому. Держи!
Толик сразу узнал почерк жены. Встал, отошел от костра и только после этого развернул записку. Строчки сразу запрыгали перед глазами. Томский прочел все, но никак не мог уловить смысл прочитанного. У него опять начались галлюцинации? Теченко ошибся, и победа над темной половиной оказалось Пирровой? Он видит то, что хочет, а не то, что на самом деле?
Толик вернулся к костру, протянул записку карлику:
— Прочти. У меня что-то с глазами.
Носов взял листок, нахмурился, зашевелил губами. Взглянул на Толика, потом вернулся к чтению.
— Что там? — Томский сгорал от нетерпения. — Ну же, Колян, читай, чтоб тебя!..
— А че тут читать, Толян? Сын у тебя родился. Лена спрашивает, как его назвать. Считает, что ты будешь настаивать на имени Эрнесто. Вот, собственно, и все.
— Ответ будем давать?
— Как скажешь. Я считаю, не помешает — Шестера окажется дома точно раньше нас.