Темные врата
Шрифт:
– Леший! – выругался вдруг толстяк.
Изящный взглянул на него и осведомился:
– Что такое?
– Я так голоден, что съел бы лошадь! – прорычал толстяк.
Изящный легонько похлопал своего коня по гибкой шее и с усмешкой проговорил:
– Ты слышал? Хлопуша собирается тебя сожрать. Но не бойся, я не дам тебя в обиду этому троглодиту.
– Говорил я тебе, Рамон, нужно было вместо плащей взять побольше жратвы, – сердито пробурчал толстяк. – Ночи нынче теплые, спать можно
Рамон улыбнулся. Он был очень строен, почти худ, и эта худоба придавала его сильному телу обманчиво хрупкий вид.
– Право, сеньор Хлопуша, нельзя же все время думать о еде, – насмешливо протянул Рамон. – По крайней мере, не о ней одной.
– А о чем же еще думать? – удивился толстяк.
– Можно думать о Боге. Или о любви и дружбе. Это прекрасные материи для размышлений.
Хлопуша хмыкнул:
– Так я и думаю о любви. Я ведь люблю жареных цыплят. И о дружбе тоже думаю. Когда я голоден, баранья нога – мой лучший друг. Да и богов я не забываю. Каравай хлеба такой же круглый да светлый, как бог Хорс.
Некоторое время они ехали молча. В лесу вечерело, багровое солнце медленно закатывалось за верхушки сосен.
– В пузе так и урчит, – снова пожаловался Хлопуша. – Река рядом. Может, наловим рыбы? Страсть как хочется свежего.
– Можно и наловить. Слава господу, Первоход научил меня этому благородному занятию.
– Ты считаешь рыбалку благородным занятием? – удивился Хлопуша.
Толмач кивнул:
– Конечно. Апостолы Петр и Андрей были рыбаками, и Иисус приблизил их к себе первыми.
– Вот как? А я и не знал.
Рамон усмехнулся.
– Почему-то меня это не удивляет. Пр-ру. – Он остановил лошадь. – Здесь хороший спуск к воде, Хлопуша. Удобное место для рыбалки, тебе не кажется?
Они спрыгнули с лошадей, привязали их к упавшему дереву, а сами спустились к реке. Пять минут спустя Рамон осветил воду факелом-жирником, а Хлопуша взял на изготовку узкое, не слишком длинное копьецо. Он не обращал внимания на маленьких рыб, которые приходили и уходили. Он ждал большую щуку с мясистым и жирным брюшком.
И вот щука подошла. Хлопуша приготовился, напрягся, а потом резко швырнул копье в воду. Копье пронзило щуке спину и крепко застряло в ее гибком большом теле.
Хлопуша стал осторожно сматывать прожилину, подтягивая загарпуненную щуку к берегу. Вскоре рыбина, сверкнув чешуей, шлепнулась на жухлую траву.
– Отлично, – сказал Хлопуша и самодовольно улыбнулся. – Теперь попируем.
Однако все случилось не так скоро, как хотелось бы толстяку. Сначала долго не могли разжечь костер, потом вода в котелке никак не хотела закипать. Хлопуша, ожидая ухи, весь истомился.
– Когда ж она, проклятая, сварится, – ворчал он, с тоской глядя на котелок.
– Скоро, – спокойно отвечал ему Рамон. – Наберись терпения.
– «Скоро», – ворчливо передразнил Хлопуша. – Тут от одного запаха умом тронешься. Еще чуток, и я кинусь облизывать горячий котелок.
– Пока варится уха, можно перекусить вяленым мясом и квашеной капустой, – предложил Рамон. – У меня еще осталось немного.
Хлопуша поморщился.
– У меня от этой капусты уже второй день несварение, – проворчал он. – Да и от вяленого мяса мутит.
Рамон усмехнулся:
– Не знал бы тебя близко, никогда бы не подумал, что такой толстяк и обжора может быть таким капризным и переборчивым.
Хлопуша хотел ответить, но вдруг лицо его перекосилось, и он схватился руками за толстый живот.
– Что я тебе говорил, – болезненно поморщившись, пожаловался он. – Капуста с мясом водят в пузе хороводы.
– Тогда тебе лучше дождаться ухи, – согласился Рамон. – Нет ничего лучше для расстроенного желудка, чем…
Хлопуша резко поднялся на ноги.
– Как сварится, выложи рыбу на берестинку, а то разопреет! – страдальческой скороговоркой выпалил он. – Остынет, съедим и запьем шербой!
Сказав это, Хлопуша повернулся и зашагал к лесу.
– Куда ты?! – крикнул вслед Рамон.
– Никуда, – хмуро отозвался Хлопуша. – Ноги разомну.
Рамон улыбнулся.
– Ну-ну. Только имей в виду: тут недалеко село Повалиха. Ежели встретишь сельчанина, собирающего хворост, не проглоти его по привычке.
– Не беспокойся, не проглочу.
Хлопуша скорчился от очередного приступа колик, с трудом распрямился и торопливо затрусил к разросшимся за поляной вересковым кустам.
– Слава Белобогу, облегчился, – выдохнул Хлопуша, завязывая кушак под толстым брюхом. Лицо его вновь приобрело добродушный и довольный вид.
Приведя в порядок одежду, он сходил к ручью, помыл руки и лицо, утолил жажду, затем снова встал на ноги и огляделся. Хорош был лес весной. На ветках пробились свежие зеленые листики. Душисто пахла трава.
За долгие месяцы странствий Хлопуша успел соскучиться по своему родному Хлынь-граду. По чистой и понятной речи земляков, по широким, как реки, улицам, по благоухающему пирожками и блинами Торжку с его говорливой суетой.
Даже по хлынским пустырям, где обитали бродячие псы. В гофских странах каждый клочок земли был наперечет, и пустырей не было вообще. Собак же там истребляли, чтобы они не разносили заразу. В голодные годы даже кошкам приходилось туго, потому что люди ловили их, свежевали и варили из них похлебку.