Темные времена
Шрифт:
Ответом ему было насмешливое фырканье.
Храбрится, стервец. А в глазах виден самый настоящий ужас – видимо, вспомнил, что едва не сотворил.
Хесу было действительно страшно. От того, что сорвался, что не смог контролировать безумие, тлеющее в душе у каждого Неблагого, едва не совершил непоправимого. Нет, ему не впервой убивать людей – к этому он привык и был равнодушен к крови, некогда обагривший его клинок по самую рукоять. Люди – несовершенные создания, но есть в них что-то, что привлекало его всегда. Может, это был столь короткий отпущенный им срок, за который они успевали куда больше, нежели
Он пытался стать одним из них, пытался осознать все то, что они делают и, главное, для чего, но потерпел сокрушительное поражение. Притворяться похожим на человека просто, люди слепы, не видят дальше собственного носа, но стать таким же, как и они – задача из непосильных. Но только в этом он видел свое спасение – проклятие было наложено на его сущность фейри, и если бы ему удалось изменить себя настолько, что чарам не осталось бы ничего, кроме как разжать свою хватку… Глупо было надеяться на это, искренне верить и с замиранием сердца прислушиваться к себе – сегодня все, что он так тщательно загонял внутрь, вспыхнуло и вырвалось наружу смертью.
И Исэйас едва не погиб, хотя и не понимает этого. В его глазах охотник не видел ни тени страха или отвращения – только беспокойство и глубокое сочувствие. Именно из-за этого Хесу и хотелось взвыть в голос, выплеснуть боль, но ночные концерты на луну – прерогатива оборотней и вурдалаков. Вон и Ролло как-то странно на него поглядывает – Хес был готов поклясться, что все, происходящее у него в мыслях, отражается на его лице, и уж кто-то, а друг всегда сможет понять, что у охотника на уме.
Послушник возился возле костра, погромыхивал походным котелком, что-то сдавленно шипел себе под нос. Это было настолько забавно, что Хес не выдержал и с трудом приподнялся, ощущая ломоту в костях: хоть Ролло и Исэйас не заметили, но Юфем не раз задел его, поломал кости, вывихнул суставы, и теперь тело неторопливо регенерировало само себя. До утра придет в норму, и охотник перестанет кривиться при каждом движении.
Мальчишка, наконец, справился с чуть погнутой ручкой походной посуды, зачерпнул оттуда и протянул Хесу, который уселся на лежанке, подтянув под себя ноги и по уши закутавшись в пожертвованные одеяла, кружку с горячим отваром. Охотник осторожно взял ее в руки и подозрительно принюхался: а вдруг Исэйас просто хорошо притворяется и сейчас решил отравить фейри, чтоб не было подобных инцидентов в будущем? Впрочем, Хес подозревал, что кулинарные опыты послушника просто сами по себе срабатывают не хуже специально изготовленного яда.
Пар, поднимающийся от горячей жидкости, пах горьковатой зимней травой и размолотым корешком, в простонародье называемом бесогоном за успокаивающее действие. Хес чуял что-то еще и не мог понять, что именно, но опасений приятный пряный запах не вызывал, поэтому он сделал осторожный глоток. На вкус отвар оказался более противным, чем можно было бы предполагать по запаху, но Хес переборол гримасу, едва не скользнувшую по лицу. Мальчишку обижать не хотелось.
– Кто это был? – как бы невзначай спросил послушник, косясь на Хеса из-под челки.
На ответ он не надеялся, но напряженное молчание и недомолвки, что окружали охотника плотным кольцом, его раздражали. Послушник был уверен в том, что если уж они идут к одной цели, то тайн, которые могли бы стоить спутникам жизни, у мужчины быть не должно. И сегодняшнее происшествие только лишнее доказательство тому. Исэйас до конца не понял, о чем говорил напавший на них фейри, но стало ясно одно: Хес когда-то натворил дел, за что сейчас и расплачивался. И любопытство настойчиво требовало хоть малую часть информации о том, что некогда произошло – все-таки черноволосый мужчина не был обычным. Его нельзя было назвать фейри из-за странного отношения к людям, но нельзя было назвать и человеком – из-за его сущности, совершенно противоречивой и непонятной.
Исэйас даже вздрогнул, когда в полной тишине глухо прозвучал голос Хеса.
– Смотри, попадет тебе, Вечерняя Звезда, – она рассмеялась и шутливо ткнула его раскрытой ладонью в плечо.
– Князь уже привык, что от меня одни проблемы, – хмыкнул фейри, зарылся лицом в густой шелк золотых волос и с наслаждением вздохнул запах свежескошенной травы. – К тому же, завтра Большой Выезд, а перед ним прощаются все промашки.
– Связь Благой и фаворита Неблагого двора – промашка? – она вскинула тонкие брови и доверчиво положила ему голову на плечо. – За такое обычно отлучают от двора или без разбора казнят.
– Ты живешь прошлым, Леверн, – Хес поцеловал ее в висок и сжал узкую ладошку, ласково поглаживая тонкие пальцы. – У нас половина Высших втихую таскается к вашим. Противоположности притягиваются, знаешь ли.
Она ничего не ответила, только с некоторой печалью вздохнула и пустила по легкому ветерку горсть невесомых семян. Ветер послушным зверьком скользнул вдоль изящной кисти, подхватил подарок и радостно взвился вверх, унося с собой новую жизнь.
Фейри откинула копну волос за спину и легко поднялась на ноги – стремительная, изящная, прекрасная. Он всегда любовался ею: ее красота была не такой, как диковинная, но мрачная притягательность Неблагих – она вся словно светилась изнутри. Наверное, ему, погрязшему в кровавых интригах и междоусобицах, очень не хватало этого света – чистого и теплого.
– Скоро рассветет, – девушка запрокинула голову, на мгновение замерла, рассматривая светлеющий небосвод. – Мне пора.
Он поднялся вслед за ней и легко повел рукой. Тугой воздух хлестнул струями, свился в плети, и рядом послушно взрыл землю копытом ветряной дух.
– Хес, – она посмотрела на него сверху вниз, когда уже была верхом, и в темных, почти черных глазах затаилась какая-то тоска, – будь осторожен во время Большого Выезда.
Он кивнул и хлопнул серебристо-стального жеребца по крупу. Сильф сорвался с места, взвился в длинном прыжке и в считанные мгновения исчез из виду, унося на своей спине золотоволосую всадницу.