Темный ангел
Шрифт:
Дженне исполнилось восемь, когда умерла ее мать и миссис Хеннеси, воспитывавшая четверых сыновей и страстно мечтавшая иметь дочку, приняла ее. Трое других сыновей, таких же верзил, как Джек, были непоседами. Только не он. Ему всегда было по душе находиться с краю: сидеть в дальнем углу комнаты, быть незаметным в компании. Заходя в помещение, он старался держаться возле двери. А на улице обычно тащился за всеми последним, пока без всяких объяснений не откалывался от компании. Ему больше нравилось бродить одному, если удавалось, то и есть и даже пить одному. А почему – он обычно уходил от ответа. Если друзья затевали попойку и звали его с собой, он возвращался, иногда через день-второй, и снова садился в углу комнаты. Отправлялся покутить, а приходил мрачнее тучи. Он был медлительным. Кое-кто
Он превращал мытье в представление. Мать грела воду в чане. Хеннеси раздевался до пояса, окунал голову в воду, намыливал свои огромные руки, мощные плечи, грудь, спину, тер под мышками. Он принюхивался, не пахнет ли потом, плескался, разбрызгивая воду на земляной пол, оставляя матери убирать после себя натоптанную грязь.
Затем он входил в комнату – высокий, мускулистый, волосы, смазанные жиром, блестели. Мать подавала ему чистую сорочку. Он стоял у двери, медленно застегивая одну пуговицу за другой, а мать тем временем суетилась вокруг него, то поправляя невидимую складку, то одергивая рукав. Дженна сидела у плиты и наблюдала за ним. Ей казалось, что Хеннеси любит, чтобы все это происходило на виду. Казалось также, что мать Хеннеси обижалась, когда ее старшенького называли простоватым, а еще, похоже, она боялась своего сына. Громадина, а не человек. Немногословный, говорила про него мать. Когда Дженна была маленькой, ей всегда казалось удивительным, как такой большой и сильный человек может быть таким обходительным. Хеннеси брал ее с собой на прогулки, водил за руку и никогда не сдавливал ее ладонь. Он собирал для нее цветы, знал их названия.
Сначала они ходили на прогулки, потом начали гулять вдвоем. Эта грань была перейдена как бы сама собой. Ей нравилась сдержанность Хеннеси. Братья дразнили, что он прилип к ней, но он не обращал внимания на смешки, и это тоже нравилось Дженне. Он один-единственный раз сказал ей о своих чувствах, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Тогда вместо своего обычного задумчивого молчания он разразился потоком слов. Он сказал, что она держит его сердце в своих руках, и всегда держала, и будет держать впредь. Сказал, что дарит ей свое сердце, что готов умереть за нее. Он сказал так: «Ты будешь моей, Дженн. Я всегда это знал». Он будто ел ее взглядом, беспокойным и голодным. Этот взгляд одновременно умолял и приказывал.
Она знала, что люди посмеиваются над ним, и ей было жаль его. В тот раз он обнял ее за талию, впервые прикоснувшись к ней. Сказал, что она не похожа на других девушек, она порядочная. Вот почему он выбрал ее. Но все же Дженна была удивлена – она ожидала, что он поцелует ее. Дженна вышла бы за него замуж, что-то в ней не хотело сопротивляться, цеплялось за привычное, за миссис Хеннеси и их дом, за общество его братьев. Возможно, она бы примирилась с неизбежным, но тут появился Окленд.
После этого Хеннеси стал просто удобным прикрытием. Она понимала, что использует его, но ведь не обманывает, успокаивала себя при этом. Она оставалась добра к нему, беседовала с ним, никогда не насмехалась. Ей не нужно было лгать, достаточно просто не договаривать всего до конца. Хеннеси никогда не спрашивал, любит ли она его – он считал это само собой разумеющимся. Она должна была его любить – это видно было по его глазам, что временами вызывало у Дженны чувство протеста. Ее оскорбляло отношение к себе как к собственности, иногда ей хотелось избавиться от всего и снова стать свободной.
Хеннеси не может обижаться на то, чего не знает, успокаивала себя Дженна. Она понимала, что это самообман, и за каждым таким случаем оставалось пусть небольшое, но чувство вины. А коль
И вот она вышла за него замуж. Теперь у нее есть ребенок в утробе, обручальное кольцо на пальце и апельсин в руках.
Хеннеси все еще вышагивал взад-вперед вдоль циновки, а Дженна не отрывала взгляд от апельсина. Она распрямляла пальцами серебристую бумагу, разглаживая ее. А в мыслях – перебирала три фразы, сказанные им, так и эдак, и они казались ей все ужаснее. Незнакомец, за которого она вышла замуж, оказался в придачу еще и опасным. Он был далеко не простак и не тугодум. Ему все было известно.
– Так это случилось только один раз? – Хеннеси снова произнес эти слова. Они обрушились на нее внезапно, из тишины комнаты и скрипа половиц, она даже подскочила от неожиданности. Эти слова отличались от всего сказанного им и вселяли в душу Дженны надежду. Перед ней словно открылся просвет, куда она могла вставить заранее приготовленную ложь.
Что ж, она действительно готовилась, еще и еще раз повторяя про себя эту ложь. Подходящие случаю слова тоже нашлись.
Хеннеси опустился на кровать рядом с ней. Пружины, заскрипев, провисли под его грузным телом. Он сидел выпрямившись, глядя прямо перед собой. Казалось, он ждал этой лжи, так что Дженна, не мешкая, принялась излагать. Снова это было почти правдой, настолько близкой к правде, насколько только могло получиться у Дженны. Ну, она сменилась с дежурства, случайно познакомилась с каким-то солдатом, выпила лишнего и… Словом, это был единственный случай в ее жизни.
Солдат – это правда. Да и сама история не казалась уж настолько лживой. Дженна это знала. И, чтобы все звучало убедительнее, она повторила раз, другой, третий раз: просто солдат, просто ошибка, всего лишь один раз. Она даже не заметила, выдавая одну фразу за другой, что Хеннеси начал плакать.
Он пытался остановиться, но у него ничего не выходило. Он захлебывался, его плечи сотрясались от сдерживаемых рыданий. Хеннеси утирал глаза кулаками, как ребенок. Дженна была потрясена и напугана.
– Джек, Джек, ну не нужно так, а то мне становится стыдно за себя. – Она придвинулась ближе и обняла его за плечи. Это, похоже, успокоило его. На какое-то время он затих. Взяв Дженну за руку, он уставился на ее ладонь:
– Это я устроил там ловушку, капкан… Ты не догадалась? Устроил специально для него. – Он все смотрел на ее руку.
– Какую ловушку, что за капкан, Джек? – Дженне стало невыносимо страшно.
– «Какую»… Тебе известно – какую. Очень хорошо известно. Этим капканом давно не пользовались, все сплошь проржавело, но он сработал. Я испытал его сначала. Думал… Не знаю, о чем я думал. Но как будто четко стояло перед глазами: вот он в своей красивой форме – и тут его разрывает на кусочки. Я хотел этого. Или, может быть, все-таки не хотел, потому что поставил не там, не в том месте, попался не тот человек, все вышло неправильно. Если бы я хотел, чтобы попался именно он, то поставил бы не на лужайке, а там, где ты встречалась…
– Где я встречалась?
– Там, где вы с ним встречались. В березняке. Мне нужно было там все устроить. Я так и хотел, но не сделал почему-то. Я мог бы даже подтолкнуть его. Очень даже просто. Все равно что муху раздавить. Или убить кролика – так просто. Он был высокий, но худой. Джентльмен – ни капли силы. Я мог бы так сделать. И хотел. Я его так ненавидел, Дженн…
Он сжал ее запястья. Апельсин выпал из ее руки. Дженна смотрела, как он покатился через всю комнату. Она могла гордиться собой – голос ее не дрогнул, когда она заговорила:
– Кто знает об этом, Джек?
– Никто. Только ты. Мистер Каттермол – тот, наверное, догадывается. Мало кто мог сдвинуть эту штуковину в одиночку. Может, он сложил дважды два – и получил пять. Все возможно. Но ничего не сказал. В конце концов, у него не было никаких доказательств. Я не хотел никому причинять вреда – уже на следующий день узнал. А тогда, как все, смотрел на комету. Увидел, как ты скрылась. Тогда я напился. Вообще, не помню ту ночь. На следующее утро я вернулся на лужайку, чтобы убрать ту штуковину, но было поздно. Тот человек уже попался. И мистер Каттермол находился там.