Темный ангел
Шрифт:
– Возлюбленное дитя наше, – продолжил викарий, подчеркивая каждое слово.
– Прошу прощения, – раздался спокойный чистый голос. – Прошу прощения, но мне ничего не видно.
Викарий поперхнулся. Мод не шевельнулась.
– Я вижу всего лишь дохлую лису, – терпеливо продолжил голос. – Я крестная мать и обязательно должна видеть ребенка.
– Ах, Констанца, это вы? – вскричала Мод. – Вы здесь? Я, должно быть, не заметила вас. Я и забыла… какая вы… мелкая и миниатюрная. Вот… так лучше?
Она сдвинулась на шесть дюймов вправо.
–
– Может, вам мешает вуаль, Констанца? Не приходит ли вам в голову, что лучше было бы поднять ее?
– Как ни странно, Мод, но я прекрасно вижу и сквозь вуаль. Она имеет свое предназначение.
– О, конечно. Но вряд ли тут подходящий момент обсуждать шляпки.
Мод снова повернулась к священнику. Особого уважения к их клану она не питала. Ее брат поддерживал эту церковь, она была обязана ему своим существованием, а теперь зависела от Окленда. Насколько Мод знала, он нанял и викария. Она твердо посмотрела на него.
– Продолжайте, – сказала она.
Викарий только вздохнул. Служба продолжилась. Завершив начатую молитву, он перешел к обетам, которые должны дать крестные родители. Теперь он обращался к четырем лицам.
– Обязуетесь ли вы, – спросил он, – во имя этого дитяти отвергать дьявола и его деяния, тщеславную суетность и мишуру этого мира, плотские наслаждения, отказываетесь ли вы провозглашать их и следовать за ними?
– Отвергаем их, – ответили три голоса. Мод и Фредди прозвучали в унисон, твердо и уверенно. Констанца несколько припоздала, и ее голос прозвучал отдельно. Векстон вообще не ответил. Не отрывая глаз, он смотрел на Констанцу. Викарий откашлялся: великому поэту может быть позволено быть несколько рассеянным. Векстон снова преисполнился внимания.
– О, простите. Да, я, конечно, тоже отвергаю их.
Векстон покраснел. Викарий продолжил обряд обета. Он спросил крестных родителей, верят ли они ради благополучия ребенка в Бога Отца, Святого Духа и его возлюбленного Сына, в Распятие и Воскрешение, в Святую Церковь, в церковное причастие, в прощение грехов и вечную жизнь.
– Верю твердо и неуклонно, – ответили крестные родители. Именно в этот момент службы – или так он решил потом – Окленд обратил внимание, насколько, что бы ни говорилось, была тронута Констанца. Все это время, пока произносился обет, она стояла неподвижно, сцепив перед собой пальцы. Глаза ее не отрывались от лица священнослужителя; она, казалось, была полностью поглощена его словами, лицо у нее было грустное и сосредоточенное.
Ребенок был окрещен; на головку его был наложен знак креста. Окленд, подняв глаза от купели, увидел, что Констанца плачет. Она не произносила ни звука; две слезы, а потом еще две поползли из-под вуали. Окленд, который сам испытывал волнение, был глубоко тронут этим. Он подумал: Констанца далеко не такая, какой пытается казаться.
– Виктория-Гвендолен, – потом сказала ему Констанца, когда они шли по церковному двору к ожидавшим их машинам. Она взяла его под руку и потом выпустила ее. – Виктория-Гвендолен. Прекрасные имена.
– Они принадлежали двум ее бабушкам…
– Мне нравится. Они связывают ее с прошлым. – Она подняла глаза. Перед ними у машины ждала Мод.
– Теперь я пойду домой со Стини. – Констанца еле заметно улыбнулась. – Я знаю, он уже ждет меня. Я просто хотела поблагодарить тебя, Окленд, за то, что ты позволил мне стать крестной матерью. Это очень много значит для меня. Я так счастлива за тебя и за Джейн.
Больше ничего она не сказала. С достойной восхищения ловкостью она избежала встречи с Мод и села в первую из ждавших машин вместе со Стини. Машина направилась в сторону дома. Мод с брезгливым выражением проводила ее взглядом. Она повернулась к Окленду и к Джейн. Она расцеловала их обоих.
– Я вернусь, – сказала она, – когда этой женщины тут не будет. Нет, Окленд, я решила раз и навсегда. И я должна сказать, что считаю ваш выбор ее в роли крестной матери совершенно необъяснимым и глубоко неверным. Я не могу понять, Джейн, как ты из всех возможных…
– Это было мое решение, Мод, – тихим голосом прервал ее Окленд.
– Твое? В таком случае могу сказать лишь одно – оно было дурацким. А эта шляпка! С моей точки зрения, она была продуманным оскорблением.
За спиной Мод Винифред Хантер-Кут, которая придерживалась такого же мнения, громко фыркнула:
– Совершенно неподходящая для крестин. Но, должно быть, она всегда старается привлечь к себе внимание. Она живет этим. Не могу не сказать, что эта шляпка совершенно ей не идет. Она подошла бы молодой девушке, но подчеркивает ее возраст.
– Мод, не могли бы мы прекратить это обсуждение? – прервал обеих Окленд. – В нем нет необходимости, и Джейн переживает.
– Джейн? – бросила на него ледяной взгляд Мод. – Переживает не только Джейн.
– Я считаю, что этого более чем достаточно.
– А ты видел, с какой злобой она смотрела на мою бедную лису?
– Это было лишнее, Мод.
– Лишнее, но специально. Я бы предпочла, правда, чтобы она так смотрела на мою лису, а не на твоего ребенка…
– Мод, пожалуйста…
– Очень хорошо. Больше ни слова. Я возвращаюсь в Лондон.
Мод, раскрасневшись, поправила злосчастную лису на плечах. Она величественно осмотрелась по сторонам. От ее взгляда не ускользнуло, что Фредди, слушавший этот диалог, с трудом удерживается от смеха.
– Я скажу лишь одно – и, Фредди, это не повод для веселья… – Она сделала паузу. – Эта женщина дурно воспитана. И, что еще хуже, она это демонстрирует.
– Я опозорена, – в тот же день после ленча сказала Констанца.
Векстон, Стини и она с Оклендом гуляли вдоль озера. Джейн осталась отдохнуть; Фредди заснул над новым романом; Винни, бросив недвусмысленный взгляд в сторону Констанцы, отказалась к ним присоединиться. Она собирается, с многозначительным видом сказала она, уединиться в комнате, чтобы написать своему мужу Хантер-Куту.