Темный ангел
Шрифт:
Казалось, Констанце не хотелось покидать домик, пока она не обойдет его. Окленд наблюдал, как она ходила взад и вперед, и ее дыхание облачками пара оседало в воздухе. Она стянула перчатки и прикоснулась к книжной полке. Кольца ее блестели. Окленд подумал, какой маленькой, изящной, милой и серьезной она кажется: странное экзотичное создание, залетевшее в Винтеркомб. Она была без шляпки. Цыганские пряди волос обрамляли ее лицо. У нее было грустное, безутешное выражение, как если бы, когда все остальные оставили их, она позволила себе расстаться с маской насмешливого веселья.
На ней
Когда он снова посмотрел на нее, Констанца уже сидела на старой деревянной скамейке, когда-то располагавшейся на лоджии снаружи. Похоже, она совершенно забыла о его присутствии. Голова ее была опущена, пальцы сплетены, пальто окончательно сползло с плеч. Снова она напомнила Окленду послушницу, кающуюся грешницу. Он улыбнулся про себя – вот уж в какой роли невозможно представить Констанцу. Как она обаятельна, подумал он. И, вспоминая то время, когда она была больна и он вошел в ее комнату в Лондоне, он почувствовал, как его снова потянуло к ней, словно проплыло облачко духов, вернее, воспоминание о них. Она выглядела, подумал он, очень юной; хрупкая, уязвимая, беззащитная, совершенная до последней ниточки – она походила на тех женщин, которых мельком можно увидеть сквозь витрину дорогого магазина. Их вид заставляет останавливаться, подумал он, и в голову ему пришла мысль: «Она обаятельна, но не для меня», которая тут же покинула его.
– Я не должна была бы приезжать в Винтеркомб, – подняла на него глаза Констанца; лицо ее оставалось грустным и напряженным. – Я не имела права выпрашивать у тебя возможности стать крестной матерью Виктории. Я поставила тебя буквально в безвыходное положение, я это знаю. Ты был очень добр и любезен, но я вела себя не лучшим образом. Мне очень жаль, Окленд. Все, что я делаю, кого-то выводит из себя. Даже Джейн. Почему я так поступаю? Я не хочу ничего подобного, но вижу, как все получается. Ох, как бы я хотела никогда не надевать ту дурацкую шляпку…
– Она очень симпатичная, – улыбнулся Окленд. – Мне понравилась.
– Ох, Окленд – ты такой джентльмен! Да не в этом дело. Шляпка самая обыкновенная. Дело во мне, а не в шляпке. Я не принадлежу к этому миру и всегда это чувствовала. И все же я рада, что очутилась здесь. Я никогда раньше не присутствовала на крестинах. Эти слова… какие они необычные, тебе не кажется? «Крепка в вере», «крепка в надежде», «волны нашего неспокойного мира». Понимаешь? – Она улыбнулась. – Я приняла их всем сердцем. Волны… как я это понимаю.
– Слова трогательны – пусть даже не веришь в них. Они обладают силой сами по себе. – Окленд вошел в Каменный домик. Он минуту смотрел на книжные полки своей матери, потом опустился на скамейку рядом с Констанцей.
– Они заставляют поверить в невозможное: в искупление, в возрождение… не знаю. Я верила в них, когда произносила утром обет. – Констанца слегка поежилась. – И я хочу, чтобы ты это знал.
– Вернемся?
– Нет. Пока еще нет. Я хотела бы побыть тут еще немного, только рукам холодно. Разотри их немного. Можешь ли взять их к себе, Окленд? Да, вот так. Растирай их чуть сильнее. Кончики пальцев. Вот так лучше. Начинает пощипывать. Мне кажется, что в них перестала циркулировать кровь.
Окленд держал ее руки в своих. Он сжимал и растирал ее пальцы, как она просила, пока они не согрелись. И потом, хотя не было никаких причин держать их, он не выпускал их. Он положил ей на ладони сначала правую руку, а потом левую.
– Так много колец…
– Я знаю. И сама не понимаю почему. Они мне нравятся. Я просто жадная на кольца. Даже на самые дешевые. Они напоминают мне о людях. Это, с синим камешком, – его подарил Мальчик, когда мне было четырнадцать лет. Это купил Монтегю. Опал достался от Мод – до того, как я потеряла ее расположение.
– Сегодня ты плакала в церкви, я смотрел на тебя.
– Знаю. Прости. Я думала, что меня никто не видит.
– Ты была очень сдержанна. Всего две слезинки, потом еще две.
– «Крокодиловы слезы», сказала бы Мод. – Констанца улыбнулась. – Но это неправда. Я не очень часто плачу, не то что Стини. Может, я держу слезы при себе. Нет, и это не так. Они появляются по своей воле. Я плакала, когда погибла моя собачка Флосс, но не плакала, когда потеряла отца. Не странно ли это?
– Не обязательно.
– Окленд, могу ли я попросить тебя кое о чем? Я всегда хотела узнать у тебя, но не решалась. Можно?
– Если хочешь.
Констанца помолчала.
– Ты не рассердишься? Это о моем отце.
Окленд выпустил ее руки. Он слегка откинулся назад. Констанца обеспокоенно смотрела на него. Он тоже вроде бы замялся, может, готовый отказаться. Затем пожал плечами.
– Спрашивай. Я предполагаю, тебя интересует… один день.
– Ночь того несчастного случая… – Констанца будто приковалась к нему взглядом. – Ты считаешь, что там произошел несчастный случай… как все говорят?
– Это было двадцать лет назад, Констанца.
– Не для меня. Для меня это случилось вчера. Прошу тебя, Окленд. Ответь мне.
Окленд вздохнул. Он откинулся к стене. Отвернулся. Взглядом он скользнул через пространство высохшей травы к озеру и дальше к лесу. Он не отрывал взгляда от стены деревьев и темнеющего неба над ними. Помолчав, он сказал:
– Нет. В то время мне не казалось, что это был несчастный случай.
– А теперь?
– Теперь? – Окленд нахмурился. – Теперь я не так уж в этом уверен. Время меняет оценки. Память дает сбои. Кое-что забывается, другие детали ты видишь не так четко. Порой… Может, я стараюсь заставить себя все забыть…