Темный ангел
Шрифт:
Данбар только теребил свой монокль, он был озадачен – подобный вопрос явно не приходил ему самому в голову. Он бросил взгляд в сторону Гвен и, решив, что она не услышит, вознамерился ответить.
– Ну, по-моему, – он прокашлялся, – думаю, благодаря храбрости.
– Я так и знала, что вы это скажете! – Констанца игриво надулась. – А можно чуточку поточнее? Нам, женщинам, не понять мужской храбрости. Наша храбрость, знаете ли, совершенно иная. Так что же делает человека храбрецом – отсутствие страха? Или просто тупость?
Данбар, похоже, не понял подоплеки вопроса. Окленд же, услышав эту реплику, только ухмыльнулся. А
– Нет, конечно же, не тупость, – продолжала Констанца и победоносно улыбнулась Данбару. – Сама не знаю, почему мне подвернулось это слово. Отсутствие воображения – вот что я имела в виду. Я всегда была уверена, что у величайших героев просто отсутствовало воображение. Они, наверное, не хотели задумываться о таких ужасных вещах, как боль, страдания и смерть. И потому они так сильны. Как по-вашему?
Фредди заметил, что, сказав «сильны», Констанца снова положила ладонь на руку Данбара. Он выглядел смущенным, трепал ремешок монокля, тяжело вздохнул, явно не принимая этот аргумент. Впрочем, догадался Фредди, вопрос адресован был вовсе не ему, а Окленду. Данбару же ничего не оставалось, как капитулировать перед напором Констанцы.
Фредди улыбнулся про себя – Данбар был для нее настоящим объектом насмешек. Констанца называла его не иначе, как «этот оловянный солдатик». Фредди заметил также, как Мальчик швырнул еще одну палку, за которой тут же метнулся Флосс. И снова прикрыл глаза. Его понемногу клонило в сон. Теперь только обрывки фраз прорывались сквозь дремоту. «С чем наибольшая возня, – его отец объяснял кому-то раздраженно, – так это устроить им подходящее место для нереста. Ты можешь из кожи вон лезть, а что делает твой лосось? Он просто поднимается в речку Данбара, вот и все…» «Я почти убеждена, Гвен, что мне больше по душе модели мистера Уорта. На прошлой неделе я видела у них в ателье просто потрясающий ансамбль. Думаю, Монтегю тоже одобрит этот выбор…» «…Я совершенно убеждена, что женщины – слабый пол, и никогда в этом не сомневалась, – это уже голос Констанцы, которая была уверена совершенно в обратном, – любого мужчину они воспринимают как своего отца, поэтому он просто обязан стать покровителем…» «…А все из-за того, что этот лосось – препротивное создание по самой своей натуре, все хочет делать наоборот. Иногда я даже говорю себе: пропади он пропадом, этот лосось, лучше начну разводить форель…»
Фредди только сладко зевнул. Целый рой самых причудливых созданий проносился сквозь его полудрему: лососи в бальных платьях, книги, идущие на нерест по шотландским ручьям. Сам же он наживлял муху на крючок, авторитетно заявляя при этом – сейчас, мол, начну таскать их, том за томом. Вот он в болотных сапогах стоит посреди ручья, вода поднимается выше колен, и упрямая книга бьется на леске. Фредди узнал эту книгу, видел, как Констанца брала ее у Окленда, здоровенный такой фолиант, потянет минимум фунтов на пятнадцать. Фредди подтягивает ее на удилище, а она начинает водить, вот-вот сорвется…
– Флосс!
От этого отчаянного крика Фредди сразу же проснулся. Мод тоже вскочила и в растерянности только всплеснула руками. Окленд уже был на ногах, а Констанца изо всех сил бежала в заросли прибрежного тростника.
– Мальчик, это твоя вина! – Джейн тоже поднялась. – Констанца просила тебя не делать этого.
– Но это была только
– Глупая игра. Констанца, с ним все в порядке? Что случилось?
Теперь уже и Фредди вскочил на ноги. Он увидел, как Констанца добежала до камыша, опустилась на колени и подхватила собаку. Она сжимала Флосса в объятиях, а он дергался, и только мгновение спустя Фредди понял, что он икает.
– Он не может дышать, – лицо Констанцы побелело, как мел, голос звенел от отчаяния. – Френсис, я же тебе говорила, видишь? Что-то застряло у него в горле. Ну помогите же мне кто-нибудь, скорее…
Тело собаки содрогалось в конвульсиях. Флосс широко раскрывал пасть, словно зевая, высунув красный язык. Он еще раз дернул лапами и затих. Констанца застонала, склонившись над своей собакой, словно пытаясь скрыть Флосса от посторонних.
– Подержи его, только крепче, – Окленд опустился на колени рядом с Констанцей и разжал собаке челюсти. Флосс задергал головой. Он бился так неистово, что Констанца выпустила его из рук.
– Крепче держи, я же сказал.
– Не могу. Он очень напуган. Ну же, Флосс, спокойно…
– Констанца, держи ему голову вот так. – Окленд оттянул голову собаки назад, засунул палец в глотку, и кровь со слюной потекла по его ладони. Он быстро выдернул что-то. На ладони оказалась маленькая щепка. В это мгновение Флосс задрожал, словно решая, может ли он дышать. И вдруг подпрыгнул и укусил Окленда.
Очевидно, это означало, что Флосс совсем оправился. Все облегченно вздохнули, а собака, поняв, что находится в центре внимания, снова принялась лизать Констанце руки, скакать вокруг людей, оживленно размахивая хвостом.
Теперь уже было ясно, что неприятности остались позади. И в эту минуту к ним незаметно присоединился сэр Монтегю Штерн. Он подошел задней тропкой. Посреди всеобщего ликования появление Штерна даже не сразу было замечено. Но, заметив Штерна, его озадаченное лицо, все тут же засыпали его вопросами: так что? Это точно? Откуда вам стало известно?
– Война, война, война, – это запретное слово вырвалось на свободу. Так долго подавляемое, оно теперь, подобно языку пламени, перебегало от одного человека на другого.
Все взгляды были обращены к Штерну, и только Фредди продолжал наблюдать за Констанцей. Он стал единственным свидетелем того, что происходило дальше.
Не обращая внимания на появление Штерна, не слушая его новости, Констанца и Окленд все так же, не шелохнувшись, стояли на коленях, глядя друг на друга. Они не смотрели даже на Флосса, теребившего что-то неподалеку от них, только друг другу в глаза.
Окленд произнес что-то, Констанца так же тихо ответила – их слова не долетели до Фредди. Затем Констанца взяла руку Окленда – ту, которую укусил Флосс, – и поднесла ее к своему лицу. Она прикоснулась губами к краснеющему следу от собачьих зубов, и черные волосы, рассыпавшись, на мгновение заслонили от Фредди ее лицо.
Какое-то время Окленд сидел не шелохнувшись. Затем очень медленно, словно в любой момент мог отдернуть назад, протянул руку и погладил ее по волосам.
Они так и сидели, застывшие, словно изваяние скорби, явно не видя и не слыша ни озера, ни солнца, ни возбуждения и возгласов вокруг. Неподвижность этих двух людей, которых Фредди привык видеть всегда активными и живыми, поразила его. Он даже хотел вмешаться, растормошить их, но потом передумал.