Темный ангел
Шрифт:
Возвращаясь домой, Фредди ощущал неловкость и в то же время необъяснимое раздражение. Окленд шел впереди, взяв под руку плачущую мать. Фредди замыкал процессию, рассеянно поглядывая на небо.
Констанца догнала его и тоже подхватила под руку. Флосс радостно прыгал у ее ног.
– Мы знали, что это случится, Фредди, – весело сообщила она, – это было очевидным уже несколько недель назад…
– Что именно?
– Война, конечно. – Она шагала быстрее. Похоже, эта новость подняла ей настроение. – Тем не менее жизнь продолжается. – Она подергала Фредди за рукав. – Ну, не дуйся, Фредди. Тебя еще ждет подарок, не забыл? Получишь чуть позже…
–
– После обеда. – Констанца выдернула свою руку. – Тогда и получишь.
Она откинула назад волосы и вприпрыжку припустилась за остальными. Фредди же по-прежнему неторопливо плелся за всеми, в его голове вертелось: война и подарок, война и Констанца. Впоследствии эта пара так осталась для него неразделенной.
– Послушайте, Окленд, Фаррел, как вы намерены поступить – будете ждать мобилизации или пойдете добровольцами? – Данбар обвел присутствующих взглядом, сверкающий монокль делал его еще более воинственным. Это было в тот же вечер, за обедом. Он с очевидным облегчением заговорил о войне после сегодняшней неловкой и скованной беседы с Констанцей.
– Я еще не решил, – Фаррел отвел взгляд.
– Тогда отправляйтесь добровольцами, вы оба. Я прав, Мальчик? В конце концов, вся эта пальба не затянется далее Рождества. До призыва может и не дойти.
– Я бы не торопился с прогнозами, – вставил Монтегю Штерн, – не стоит быть излишне оптимистичными, все может оказаться не таким скорым делом, знаете ли.
– Таков приговор Сити? – голос Данбара почти сорвался на резкость. Под «Сити» он подразумевал ростовщиков, а значит – евреев. Само замечание, по мысли Данбара, должно было указать Штерну его место: определенно не за этим столом. Конечно, некоторым выдающимся евреям, среди них и Штерну, удалось добиться расположения лондонского света, в том числе и приема в некоторые дома, вроде этого, однако в его родной Шотландии подобное было невозможным – всем своим видом хотел показать Данбар.
– Сити? – Штерн, привыкший к такого рода выпадам, выглядел невозмутимым. – Нет, скорее Даунинг-стрит. На прошлой неделе.
Штерн очень редко ссылался на свои связи, еще реже старался ставить обидчиков на место. После этих слов за столом воцарилось молчание. Стини, который не любил Данбара, прыснул. Констанца, симпатизировавшая Штерну, одобрительно посмотрела на него. Данбар покраснел до самых ушей. Ситуацию разрядило вмешательство Мод, всегда болезненно воспринимавшей пренебрежительное отношение к Штерну – к тому же она заметила, как Гвен при этих словах переменилась в лице.
– Монти, дорогой, – небрежным тоном произнесла Мод, – ты по обыкновению прав, и все же ты неисправимый пессимист. Лично я полностью доверяю нашему министерству иностранных дел, особенно после того, как Окленд получил там место. Мне кажется, что дипломаты сами смогут все утрясти. Может быть, и вовсе не дойдет до сражений. Кайзер, по моему убеждению, здравомыслящий человек. Как только он поймет, кому бросил вызов, сразу же пойдет на попятную. Я, конечно же, всей душой на стороне этих галантных бельгийцев – нельзя сидеть сложа руки, пока кто-то там их покоряет. Однако, посудите сами, из-за чего вся эта нелепая война? Какие-то там страны на Балканах – хоть убей, не вспомню, как называется хоть одна из них. Даже пальцем на глобусе не смогу показать более-менее уверенно… Кроме того, на прошлой неделе, из исключительно достоверных источников в салоне дражайшей леди Кьюнард…
Гвен, сидевшая за дальним концом стола, не сводила глаз со своих сыновей. Все они, кроме Стини, были призывного возраста, даже Фредди, только закончивший школу, которого она все еще считала ребенком. Гвен не притронулась к еде. Самое худшее, что ей не с кем было поделиться одолевавшими ее
«Дорогие мои, – сказала себе Гвен, – я не отдам вас никому». Не обращая внимания на застольные беседы, она принялась строить молчаливые и спешные планы. На Дентона, конечно, рассчитывать нечего. Он пришел в восторг от войны и будет горд, если его сыновья уйдут сражаться. Гвен посмотрела на мужа, на его дрожащие руки, которыми он подносил вилку ко рту. Бедный Дентон, огонь постепенно угасал в нем. Вспышки гнева становились все реже, и в последние год-два Гвен заметила, что снова прониклась к нему теплыми чувствами.
Каким-то образом, Гвен сама не понимала как, но смерть Шоукросса стала водоразделом и в жизни Дентона. До этого он был если не вспыльчивым, то, по крайней мере, энергичным. Теперь же он постепенно превращался в старика. Возможно, объявление войны взбодрит его на некоторое время, но Гвен понимала, что это ненадолго. Нет, Дентон рано или поздно снова вернется к тихой и мирной жизни, к которой уже начал привыкать. Будет дремать дни напролет у камина, предаваться воспоминаниям об ушедших днях. К тому же, четко помня свое детство, он все чаще упускал события прошедшего вчера. Он забывал имена и даты и, удивительно, не злился этому, как раньше, а только тихо бормотал себе что-то под нос. Все чаще и чаще он стал обращаться к Гвен за словами утешения. «Поговори со мной, Гвенни, – иногда просил он вечерами, когда они оставались одни. Или: – Спой мне, Гвенни. Одну из твоих старых песен. У тебя такой славный голосок».
Гвен отпила глоток вина. Беседа под руководством Мод перешла на другие темы. Гвен почувствовала себя смелее. Ее планы начинали вырисовываться. Друзья, сказала она себе, друзья в высших сферах, в армии, словом, друзья – вот то, что ей нужно. Друзья, которые по ее просьбе могли бы потянуть за нужные ниточки. Мальчика следовало пристроить в штаб, возможно, адъютантом, подальше от передовой. Окленд… с ним все было в порядке: выпуск с отличием, успешно сданные сложные экзамены на гражданскую службу, предстоящее назначение в министерство иностранных дел. Окленду пророчили блестящее будущее – Гвен видела его не иначе как послом. Оставался Фредди. У Фредди, решила Гвен, окажется слабое здоровье. Она сосредоточилась на больном сердце, плоскостопии и снисходительных докторах.
Теперь она уже совсем воспрянула духом. Она начнет свою кампанию сразу же после обеда, сказала себе Гвен. Никаких задержек – первым делом переговорить с Мод и Монтегю.
Посмотрев в сторону Штерна, одетого по случаю торжества в серо-зеленый смокинг с настоящим золотым шитьем (Констанца метала на него завистливые взгляды), Гвен не могла не признать, насколько изменилась жизнь Мод с появлением сэра Монтегю. Без лишнего шума Мод позволила итальянскому князьку убраться из ее жизни. Мод больше не нужно было постоянно оплачивать чьи-то денежные счета, переезжать с места на место, испытывать неуверенность и собственный характер с вереницей молоденьких подружек своего князя. Теперь на ее попечении был только роскошный особняк в Лондоне, выходивший окнами на Гайд-парк, купленный для нее Штерном. Она одевалась только в Париже, у лучших портных. Ее салон набирал популярность в высшем свете. На приемах в ее лондонском доме собирались сливки общества: члены королевских семей, британской и европейских; магараджи; богатые американцы, с которыми у Штерна были деловые контакты; разные знаменитости из мира искусства. Гвен чувствовала себя с ними бедной родственницей, деревенщиной, случайно затесавшейся в изысканное общество.