Тёмный человек. Книга вторая
Шрифт:
– Однако довольно сложная процедура, – заметил Гильбоа. Тем временем, насладившись произведённым впечатлением, нотариус велел Мельхиору убрать шкатулку обратно в саквояж. Юноша немедленно исполнил приказание. На душе у него было неспокойно. Ему казалось, что от этой древней шкатулки исходит какое-то непонятное зло. Всем своим существом Мельхиор ощущал, как зло наполняет почтовую карету. Разум отказывался верить, но сердце подсказывало, что вот-вот произойдёт что-то ужасное. Это ужасное неотвратимо надвигается, оно уже совсем близко. Спрятав саквояж под сиденье, Мельхиор устроился у окна и тихонько прошептал, сделав охранительный знак рукой: «Гведикус, отврати беду, даруй
Гведские сёстры достали нехитрую снедь, разложили её на откидном столике и, дружно пробормотав слова молитвы, принялись обедать. График движения кареты не предусматривал остановки на обед. Путники могли поесть горячей пищи только вечером, когда устраивались на ночлег на каком-нибудь постоялом дворе и рано утром перед отправлением в путь. Выносливые вольдемарские кони были в состоянии целый день без отдыха тащить тяжёлую карету. Кучер и форейтор только поили их через равные промежутки времени.
Глядя на жующих монахинь, остальные тоже почувствовали аппетит. Бравый гусар развернул замасленный свёрток, достал из него жареную курицу, поставил полную флягу сладкой мадеры из Гведской Вест-Индии и любезно пригласил свою соседку оказать ему честь составить компанию. Мелодия не стала чиниться, благодарно сверкнула жгучими глазищами и добавила к угощению ротмистра свои скромные припасы: баночку овощного салата, орехи, несколько яблок, груш, горсточку сухофруктов.
– Дядя Бенедикт, а мы когда будем обедать? – подала голос Барабара. Девочка села на сиденье и потёрла ладошками заспанные глаза.
– Выспалась, егоза? – сказал нотариус, подавая Барабаре влажный платок. – На, освежи лицо и руки. Сейчас будем есть.
Мельхиор быстро собрал на стол. Саския позаботилась, чтобы хозяин, его помощник и маленькая племянница в пути не голодали. Добрая повариха напекла целую гору пирожков с мясом, капустой, вареньем. В отдельном холщовом мешочке лежала пара дюжин куриных яиц, сваренных вкрутую. В стеклянных банках ждали своего часа салаты и овощное рагу. В плетёной корзине были уложены два больших румяных каравая пшеничного хлеба, копчёная колбаса, сыр, масло. Специально для Барабары Саския припасла сладкое рассыпчатое печенье и конфеты. Чтобы еда не казалась путешественникам слишком сухой, в пузатых флягах плескалось портобельское белое вино для нотариуса с Мельхиором и ягодный морс для девочки.
На время все разговоры умолкли. Обед для гведов – дело серьёзное, не терпящее суеты. Даже Барабара не болтала, как обычно. Её рот был надёжно занят сладкими пирожками.
Монахини управились первыми. Они аккуратно сложили недоеденное в свои котомки и хором произнесли благодарственную молитву. После чего, дружно раскрыв молитвенники, погрузились в чтение священных текстов. Ротмистр Гильбоа налил мадеры в красивый чеканный кубок, кубок протянул Мелодии, а сам принялся угощаться прямо из фляги. Мелодия, поблагодарив улыбкой галантного офицера, достала маленькое серебряное зеркальце в оправе из чёрного мрамора и начала прихорашиваться. Нотариус с помощником потягивали портобельское белое. Барабара кормила конфетами фарфоровую куклу. Девочка, подражая маме, недовольно бормотала себе под нос. Видимо, кукла капризничала. В общем, каждый занимался своим делом, а почтовая карета всё скрипела и скрипела, увозя путешественников к Атласным горам.
Глава третья. Осы
К вечеру над верхушками деревьев показались белоснежные вершины Атласных гор. День заканчивался. Солнце быстро садилось. Небо потемнело, лесной воздух стал холоднее. Настало время подумать о ночлеге.
Уже в сумерках карета свернула с дороги у деревянного указателя в виде протянутого к лесу пальца. На пальце с трудом можно было разглядеть надпись: «Харчевня «Отравленный путник» – 200 шагов». Устало скрипя и раскачиваясь на неровностях, тяжёлый экипаж преодолел эти двести шагов и остановился.
– Здесь вы можете поужинать и переночевать, уважаемые, – громко объявил кучер, слезая на землю. Форейтор принялся распрягать потных лошадей. Пассажиры по очереди стали покидать надоевшую карету. Первым, гремя саблей, выскочил ротмистр Гильбоа, вежливо подал руку Мелодии и помог ей спуститься на землю. Затем гусар, отвернувшись, торопливо закурил свою длинную трубку. Вслед за офицером и девушкой из кареты, охая и ахая, выбрались монахини. Слышно было, как затёкшие суставы тощей сестры Абигель трещали, словно сухие ветки. Последними снаружи очутились нотариус с Мельхиором и Барабарой.
Харчевня «Отравленный путник» представляла собой большое двухэтажное бревенчатое здание, построенное много лет назад на широкой поляне среди соснового леса. На первом этаже располагалась собственно харчевня, а второй этаж занимали комнаты для путешественников. Перед харчевней на поляне стояло несколько карет и экипажей. В стороне, ближе к лесу, виднелись фургоны племени Скитальцев. Там высоко горел костёр и на фоне дрожащих языков пламени мелькали тёмные силуэты людей. Оттуда доносилась весёлая музыка, смех, собачий лай. Скитальцы – эти вечные странники, жили в фургонах с полотняным верхом, колесили по всему королевству и зарабатывали себе на хлеб гаданием, песнями, танцами, бывало, что промышляли воровством. Их не очень-то жаловали власти, но терпели, потому что Скитальцы были народом мирным. Они держались особняком от местных жителей. К тому же у старейшин Скитальцев всегда вовремя находился мешочек с золотыми монетами для строгих чиновников и полицейских. Десяток блестящих кружочков с гордым профилем короля Флориана волшебным образом смягчали сердца даже самых суровых начальников. Верные поданные обожали своего доброго короля, особенно на монетах.
Прихватив с собой дорожные сумки и саквояжи, путешественники зашли в харчевню. Несмотря на сомнительное название, она была полна дорожным людом. В большом полутёмном зале стоял ровный гул разговоров. Словно деловитое жужжание пчёл в ульи. За прочными дубовыми столами на лавках сидели проезжающие и плотно ужинали. Обильная еда запивалась пивом, яблочным вином, местной можжевеловой водкой. Резко пахло табаком, чем-то жареным и кислым.
За одним из столов шла шумная игра в «Три орешка». Компания молодых подмастерьев азартно болела за товарища, проигрывавшего раз за разом бородатому хитроглазому Скитальцу своё жалованье. В самом тёмном углу зала на трёхногой табуретке сидел слепой старик с длинной седой бородой. Старик негромко наигрывал на лютне для увеселения почтенной публики. Судя по нескольким медным монетам в замасленной шапке на полу перед музыкантом, на него мало кто обращал внимания.
Между столов, обливаясь потом, бегали с железными подносами подавальщицы – две тучные женщины неопределённого возраста в цветастых платьях, поверх которых были надеты фартуки, посеревшие от времени и стирок. За стойкой хлопотал хозяин харчевни. Это был, огромного роста, здоровенный гвед. Его белая полотняная рубаха, расстёгнутая на волосатой груди, трещала под напором могучих мышц. В ухе здоровяка болталась серебряная серьга в форме сидящей собаки. Хозяин проворно разливал суп по глиняным тарелкам, выкладывал на блюда ломти ветчины, аккуратно нарезал колбасу, наполнял пивом высокие кружки.