Темный день. (Дилогия)
Шрифт:
Он повернулся к Гумору.
— Дай сюда кобольда!
Тохта запаниковал.
— Нет, нет, — заверещал он в ужасе. В отличие от Дарина, он знал о вурдалаках гораздо больше и догадывался, что его ждет.
— Погодите, погодите! Он отдаст амулет! Отдаст!
Не помня себя от страха, Тохта что было силы вцепился в державшего его вурдалака.
— Не отдавайте меня ему! Он…
Когти кобольда глубоко впились в руку вурдалака, ярко-красные царапины сразу же набухли кровью.
— Проклятое крысиное отродье! — прошипел Гумор и ударил Тохту по морде.
— Эй, ты! — с тревогой
— С него сейчас живьем шкуру сдерут, стоит ли церемониться? — оскалился вурдалак.
Тохта злобно прищурился, ясно представляя себе, как он впивается всеми когтями и зубами в морду вурдалака, но предаваться приятным мечтаниям было некогда: наступал ответственный момент.
Для того, чтобы ответственный момент прошел так как надо, необходимы были вдохновение и удача. Насчет удачи Тохта не сомневался, она не подведет, а для вдохновения живо представил себе бескрайнюю серную равнину, огромную, до зубов вооруженную, армию кобольдов, марширующую в полном воинском снаряжении, а во главе войска (вдохновляться, так вдохновляться!) вообразил себя.
Глаза у Тохты вспыхнули багровым пламенем, и он заверещал во все горло, дрыгая лапами:
— Вперед!
После сообразил, конечно, что по заранее обдуманному плану кричать следовало не «Вперед!», а «Давай!», как уговаривались с Дарином и Гингемой, но и так все сошло прекрасно.
Что-то грохнуло так, что уши заложило, затем еще раз и еще. Парк заволокло сизым густым дымом, таким вонючим, что у Тохты глаза на лоб полезли и голова пошла кругом. Дарин предупреждал, что будет сильно вонять порохом, но, во-первых, что такое порох, Тохта не уточнил, а, во-вторых, деваться-то все равно было некуда! В клубах плотного дыма Тохта успел заметить, что Гингема, не теряя обычного хладнокровия, выхватила из сумки еще парочку маленьких пестрых цилиндриков и швырнула на землю перед вурдалаками. Пестрые штучки разорвались с таким треском, что Тохта понял, что он оглох, оглох надолго, возможно, на всю жизнь. Рассыпались огненные искры, закружились в воздухе цветные мелкие бумажки, запахло гарью. Голова у кобольда пошла кругом, однако ж, времени прийти в себя и хорошенько прочистить уши и прочихаться совсем не оставалось, нужно было действовать. Тохта извернулся, полоснул клыками по руке Гумора и шлепнулся на землю, но тут же вскочил на все четыре лапы: бежать, бежать!
План бегства тоже был составлен заранее — на этом настоял сам кобольд, подробно объяснив Дарину и Гингеме, что плох тот полководец, который не позаботится заранее, как унести ноги с поля битвы, если что-то вдруг пойдет не так. До сих пор все шло, как надо, но ноги уносить следовало незамедлительно, пока сбитые с толку грохотом и клубами синего дыма вурдалаки не опомнились.
— Тохта, беги! — крикнул Дарин. — А здорово бабахнуло, а?!
Кобольд понесся первым, только ветер в ушах засвистел. За ним спешила Гингема, последним — Дарин, оглядываясь и держа наготове обрез.
Спохватившись, Тохта подскочил к Дарину и протявкал:
— Арбалет, быстро!
И не дожидаясь, пока парень остановится, рванул с его плеча рюкзак и вытащил оттуда арбалет и мешочек с серебряными болтами.
На ходу Гингема расстегнула сумку и бросила Дарину ключи.
— Давай за машиной! — скомандовала она и остановилась, стараясь отдышаться. Из сумки Гингема вытащила стеклянный пузырек, вытряхнула на ладонь пару крошечных таблеток и закинула в рот.
— Черт побери, мне все-таки не двадцать лет — так бегать!
Дарин заколебался, посматривая на Гингему: не хотелось оставлять ее в парке, но Тохта взял арбалет наизготовку и решительно проговорил:
— Беги, только быстро!
Дарин тут же исчез.
Кобольд настороженно смотрел на парковую дорожку.
Гингема положила под язык еще одну таблетку и слабо улыбнулась.
— Что, Тохта, сработал наш план?
Он кивнул.
— Наверное, еще никто в мире не боролся с вурдалаками при помощи новогодних петард и фейерверков, а? — продолжила она. — У нас, знаешь, под новый год просто светопреставление с этими хлопушками. Такую канонаду под окнами устраивают, что стекла дрожат!
Тохта прочесал взглядом кусты и дорожки.
— А что это так грохнуло? — спросил он. — Это те маленькие штучки, что на столе лежали? Гадко пахли, кстати!
— Они самые. Возле моего дома магазинчик есть «Фейерверки круглый год» — пояснила Гингема. Сердце у нее все еще колотилось, как сумасшедшее. — Вот мы с Дариным вчера туда и заехали, прикупили несколько штук. Как думаешь, вурдалаки напугались?
Тохта покрепче ухватился за арбалет.
— Насчет «напугались» — не знаю, — честно признался он. — Но с толку мы их сбили! Только, боюсь, ненадолго все это…
— Если что, у меня в сумочке еще парочка петард лежит, — сообщила Гингема. — Конечно, во второй раз такого эффекта уже не будет, но…
В конце аллеи показалась новенькая вишневая «тойота» — машина мчалась прямо через кусты, не разбирая дороги.
В тоже мгновение Тохта обернулся и заметил в конце аллеи Кумлера.
— Быстрей! — тявкнул кобольд и понесся к машине.
— Сильно не гони! — предупредила Гингема, устроившись на пассажирском сиденье. — Ясно?
Дарин кивнул, выруливая к выходу из парка, Гингема взглянула в зеркало, увидела вурдалаков и сдвинула брови. — Черт побери… гони!
Дарин нажал на газ, обогнул припаркованный у тротуара пикап, вылетел на газон и, проехав по цветочному бордюру, выскочил на дорогу.
— Гм… — недовольно проворчала Гингема. — По газонам ездить даже я себе не позволяю!
Тохта скакал на заднем сиденье от одного окна к другому: проверял, нет ли погони. Ездить на машине кобольд терпеть не мог, но деваться было некуда — пустырь, как рассказал накануне Дарин, находился далеко, не добежишь.
Гингема снова посмотрела в зеркало.
— Погони, кажется, пока нет. На развязке поворачивай налево, там объезд.
Она пошарила в сумке, достала белоснежный носовой платок и протянула кобольду.
— Ну как? Добыл, что нужно?
Тохта потянулся было за платком, но тут машина круто повернула, взвизгнув тормозами, и кобольд, не удержавшись на сиденье, шумно рухнул на пол.
— Полегче, Шумахер, — бросила Дарину Гингема. — Тохта, ты жив?
— Жив, жив, — кобольд вскарабкался обратно на сиденье. — Но до конца своих дней больше не сяду в машину! Крысой клянусь, не сяду!