Тёмный Эдем. Начало
Шрифт:
— И я, — добавила она, и я сразу понял, что она права.
— Да, и ты.
Мариса отвела руку и вытерла ладони о фланелевую пижаму.
— Значит, мне не нужно рассказывать тебе о своём страхе? Ты ведь и так знаешь.
— Да, знаю. Извини.
Мне и в самом деле было неловко, а она это понимала. Я извинялся за свою ошибку, и мне было жаль, что она боится. Я представлял себе этот момент. Она встанет, выйдет и никогда не вернётся или закричит, застучит в дверь и расскажет всем, что я сделал.
Но девушка ничего не сказала и даже не пошевелилась. Она только посмотрела на свои тапочки, как будто собиралась встать
— Хорошо, что не нужно рассказывать. Не люблю об этом говорить. Но то, что ты сделал, было неправильно.
— Я понимаю.
Снова молчание. Я подумал, что всё, что начиналось между нами, быстро закончилось. Потом она заговорила:
— Наверное, я поступила бы так же, если бы знала, что всё обойдётся.
Я попытался подобрать самый подходящий ответ и подумал, что нашёл его:
— Нет, не поступила бы. Ты лучше этого.
Она отвернулась, пряча мимолётную улыбку, и нанесла окончательный удар:
— Завтра — никаких держаний за руки.
Достойное наказание, потому что именно об этом я и мечтал.
До книг и их обсуждения дело так и не дошло. Мы говорили о том, что делали с момента нашей прошлой встречи. Я рассказал о том, как наблюдал за Дэвисом, а она рассказала, что Эйвери буквально втюрилась в него. Кроме того, у Кейт болела голова, а у Бена до сих пор ныли суставы пальцев — последствия лечения. Рейнсфорд уверил их, что это скоро пройдёт.
Я спросил, почему никто не отважился исследовать винтовую лестницу, ведущую к Рейнсфорду, а она сказала, что он попросил их к ней не подходить, вот они и не подходили. Я спросил о двери между спальнями, куда уходили на сеанс терапии, и она сказала, что дверь закрыта специально. Никто не должен заходить туда, пока не настанет его очередь.
Мариса оказалась на удивление покладиста и покорна, и я не совсем понимал эту сторону ее характера. Как будто девушку кто-то контролировал, но не всю её личность, а лишь часть. Из-за этого я решил вернуться в форт через час, когда она наконец заснёт.
Настала пора посмотреть, что скрывается за той дверью.
Не нервничай, Уилл. Никто нас не застукает.
В голове у меня звучали слова Марисы, произнесённые во время нашей недавней беседы. Как будто их сказала девушка, которая приглашает парня в свою спальню. По крайней мере, мне так казалось, пока я исследовал загадочную дверь. Вот только почему мы находимся в этом сумасшедшем месте, а не у неё дома?
Я открыл массивную дверь, которая при ближайшем рассмотрении оказалась сделанной из цельного дуба. Я боялся, что она прищемит и раздавит мне пальцы; насколько можно было судить, замка на ней не было.
За дверью, в нескольких шагах от входа, висел тяжёлый чёрный занавес.
Я осторожно прикрыл дверь за собой и почувствовал неприятное ощущение в желудке. Мне показалось, что я нахожусь в гробу и до меня вот-вот доберётся черный гробокопатель. Я развёл занавес посередине и шагнул в длинный коридор, освещённый слабым светом с дальнего конца. Этот коридор напоминал туннель между Бункером и фортом Эдемом, только он оказался короче и опускался вниз. По обеим сторонам шли перила, а на полу были нарисованы чёрно-белые картины. Посмотрев под ноги, я увидел Кин'о, того человека из книги, который нашёл жемчужину. Он плыл на
Я взялся за перила и осторожно двинулся вперёд, но остановился, услышав тихий голос, доносившийся из полумрака. Он звучал так, словно обыскивал глухие уголки моего мозга и старался меня околдовать. Я сфотографировал коридор диктофоном, а потом воткнул в уши маленькие наушники и включил запись, сделанную возле пруда: плеск воды, далёкие голоса, пение птиц и шум ветра среди ветвей. В лесных звуках шёпот растворился, и я двинулся дальше, натянув на голову капюшон. В конце коридора пол стал ровным. На меня смотрел чёрно-белый Кино, нарисованный на одной половинке дверцы лифта. В одной руке он держал жемчужину, с которой капала вода или кровь — точно не скажешь. Другой рукой поддерживал поставленное вертикально каноэ, кончик которого был обрезан верхней частью лифта. Справа тускло светилась оранжевая кнопка со стрелкой вниз.
«Неужели я на самом деле собираюсь туда спуститься? — спросил я себя, когда мой палец замер прямо над кнопкой. — Что, если дверь откроется, и там будет только глубокая шахта, футов в сто? Я могу упасть. Или, что хуже, внутри будет стоять Рейнсфорд и поймает меня? Схватит, затащит в потайную комнату и натянет на голову шлем?»
Я выключил диктофон и понял, что шёпот тоже затих. Нарисованный Кино, большой мужчина с каменным лицом, молча смотрел на меня. Его лицо ничего не выражало, он не призывал идти за собой и не предупреждал: «Поверни назад, глупец!» Взгляд его был пуст, как будто решение уже было принято, и ничего изменить нельзя. Мне очень захотелось нажать на кнопку. Когда дверцы лифта открылись, я увидел маленькое квадратное окошечко на его задней стенке, а на каменной боковине шахты был нарисован большой чёрный ноль. Я вытянул голову, заглянул в лифт и с облегчением заметил там кнопки «Вверх» и «Вниз».
«По крайней мере, едет в обе стороны. Если спущусь, то можно будет подняться обратно».
Я шагнул внутрь; когда двери стали двигаться навстречу друг другу, снова послышался шёпот. На этот раз оказалось труднее заставить себя нажать на кнопку воспроизведения диктофона и заглушить этот шёпот звуками: голос гипнотизировал, будто старался проникнуть мне в мозг и найти там что-то.
На экране я выбрал песню, которую скачал несколько недель назад и прослушал уже раз сто: «I wanna be adored», — и промотал её до оглушительной партии гитар и вокала.
Подняв глаза, я увидел, что дверцы лифта захлопнулись, и он двинулся вниз. Я нажимал кнопку «вверх» снова и снова, но ничего не происходило. Я спускался в самую глубину, хотелось мне того или нет.
Изнутри лифт тоже был разрисован, только Кино здесь не было. Его каноэ лежало на камнях, разбитое в щепки. Пока лифт двигался, я думал, насколько глубоко он опускается. Пятнадцать метров? Тридцать? Песня закончилась, я запустил её снова, а лифт остановился, и двери медленно открылись. Я придерживал их, не решаясь выйти. Снаружи пол опускался дальше вниз. Кино и его каноэ пропали, здесь были только камень и глина. И пахло сырой землёй, как будто меня закопали заживо.