Темный город
Шрифт:
А девочка подхватила стоящую возле двери табуретку, взлетела на нее, встала на цыпочки, и только так смогла взглянуть в глазок. Сразу же отшатнулась, бесшумно спрыгнула на пол, так же бесшумно отодвинула табуретку в сторону. Колли Бин не разу не гавкнул - прилег в уголке и оттуда с печалью смотрел на Михаила. Все было тихо - квартира словно вымерла, и только взглянув на счетчик можно было определить, что там кто-то во всю жжет электричеством. Но стоящие на лестнице, даже если бы догадались, не смогли бы этого сделать - на этом, как и на остальных этажах осталась только одна лампа, и при ее блеклом свете почти ничего не было видно...
Они еще несколько раз позвонили, а затем стали трезвонить в соседнюю дверь; оттуда, словно из могилы угрюмо прорычал что-то мужской бас, и тут же, с нижнего этажа прорезался пронзительный визг жены:
– Да... с ним!.. Пусть этот... шляется, где ему угодно! Пес замолк! Идите - пить! Идите говорю!..
Дружки недолго поспорили, но жена их скоро перекричала, и они ушли. Наступила тишина... Спустя некоторое время Михаил понял, что он стоит, прислонившись ухом к двери, что голова его в очередной раз раскалывается, и больно - до слез больно. Уши словно ватой были забиты, но он, все-таки, расслышал голос девочки:
– ...Вы выпейте - это мама всегда пьет, когда у нее голова болит.
И тут он понял, что девочка протягивает ему стакан, в котором пузырилось какое-то снадобье, он выпил, а потом попросился в туалет, и там его долго рвало, потом он попросил еще такого снадобья, и некоторое время чувствовал себя так, как чувствует человек находящийся при смерти - некоторое время он был уверен, что умрет, и ему было жутко от этого, он боялся смерти, потому что та бесконечность, которая ждала его после, представлялось ему чем-то темным, наполненным раскаленным, но в то же время пронзающим его ледяными иглами ветром, который все время несет куда-то его, безвольного, слабого...
А потом он стоял в коридоре, и робко спрашивал у нее:
– Можно остаться ненадолго... Если ты позволишь, то я пройду куда-нибудь... в какую-нибудь комнату, но только не на кухню...
Конечно, она позволила ему пройти в свою комнату, и даже была рада этому. Вот Михаил вошел, робко огляделся. Когда он увидел в коридоре нескольких сидящих на полочке кукол, то он ожидал, что в комнате будет целое кукольное царство, однако, оказалось, что там только одна кукла - и никакая-то новая, блестящая кукла, а старая, с длинными, густыми, соломенного цвета волосами. И нельзя сказать, что эта кукла выглядела как живая, но в ней, против тех иных, что сидели в коридоре, и тех бессчетных, что ждали своих покупателей в магазинах - в отличии от них, в этой кукле было что-то сказочное; казалось, вот сейчас протянет она руку, да и уведет в волшебную страну. Ну а волшебная страна открывалась на большом, тоже старом ковре, который висел на столе. Собственно - это была пещера, в котором за столом пиршествовали разные добрые звери, а за окном открывался кусочек прекрасного пейзажа... У Михаила защемило в сердце - он понял, что видел уже когда-то этот пейзаж. Он с пронзительной болью взглянул на девочку - и тут же нашел в себе силы, потупился - просто вспомнил, что никоем образом не должен передавать ребенку эту свою боль. Прошептал:
– Расскажи, пожалуйста...
– Хотите, сказку расскажу.
– Да.
– Жил-был пес - добрый-предобрый. И почувствовал этот пес, что есть такой человек, который очень болен, и он один может ему помочь. И вот завыл этот пес - пришел этот человек и излечился...
– Это же про меня, правда?
– Да, конечно!
– рассмеялась девочка.
– Бин, поди сюда... Это я так, только сейчас придумала - на самом-то деле он выл на Снежную королеву. Ну, теперь нам нечего бояться, правда, Бин?
Бин вильнул ей хвостом, и вновь с печалью, с состраданием, с готовностью помочь стал глядеть на Михаила. Совсем не собачий то был взгляд - казалось, вот сейчас раскроет он пасть, да и заговорит человечьим голосом - заговорит речь мудрую...
И тут на Михаила навалился сон. Он, не в силах сдержать слезы, прошептал:
– А теперь, мне надо уходить... А то сейчас засну. Ведь нельзя же, чтобы вернулась твоя мама, и застала меня...
– Можно! Можно!
– воскликнула девочка, и подбежала, схватила его за руку.
– Я объясню маме. Да она и так вас знает - вы же сосед...
– Да уж - знает. Нет - мне надо идти.
– Вы домой пойдете?
– Да...
Однако, голос его дрогнул, и девочка почувствовала, что он говорит неправду. Он действительно не собирался возвращаться домой - он собирался выйти на улицу, и идти, и идти под нескончаемым снегопадом, сколько хватит сил, пока ненавистный город останется далеко-далеко позади, и там повалится в сугроб, и спать... уже не было сил ужасаться смерти - хотелось только вырваться из ненавистного существования, и не причинять никому боли. И девочка, сама еще никогда не задумывавшаяся о смерти, не знающая даже, что такое смерть - просто почувствовала, что ему грозит что-то худшее нежели даже Снежная королева. И она принялась его уговаривать, даже и заплакала, но Михаил, испытывая муку несказанную от вида этих детских слез, все же собирался уйти. Тогда она сказала:
– Мама все равно раньше пяти утра не вернется... Она если так уходит, то раньше не возвращается. Вот я вас в пять и разбужу - вы соберетесь и пойдете...
– Ну, хорошо, хорошо...
– сразу сдался; как за лучик света, ухватился за это предложение Михаил.
– Я здесь, на полу улягусь... Только скажи - как звать тебя?
– Ритой. А мама меня Риточкой называет.
Последнее, что он помнил в этом мире, был мягкий, дышащий теплом бок Бина, который теплыми, солнечными волнами разлился по его груди; ковер на котором звери пришли в движение; и кукла - она уже была на ковре, сидела, облаченная в печальное, темных тонов платье, во главе стола, с нежностью глядела на него...
* * *
Эльга уже понимала, что ей не следует бояться этих волков - она улыбнулась им своими побелевшими от холода, тонкими губами; погладила одного из них. Волк добродушно проурчал что-то, и вдруг подставил ей спину. Тогда Эльга, не выпуская хворост, уселась на него - в то же мгновенье этот тощий волк сорвался с места, и понес ее вперед - через ночь, через темный, пронизанный снежным ветром лес. Никогда прежде не доводилось ей передвигаться с такой скоростью - темные очертания деревьев отлетали назад с такой скоростью, что за ними даже и уследить было невозможно; зато встречного ветра не было - вообще от этого волка исходило такое тепло, такой уют, что ее голова постепенно стала клонится вниз, веки слипались... как же давно - как же ужасающе давно она уже не спала... Но тут в голове ее раздался знакомый голос: "Не спи, Эльга, не спи..." - она смогла приподнять голову, и вот увидела, как приближаются дивные, яркие огни - какая красота! какие нежные, переливчатые цвета!.. Она и забыла, что могут быть какие-либо цвета кроме темных, но теперь вот вспоминала, что когда-то, очень-очень давно уже любовалась такой красотою... Несший ее волк замедлил свой бег, и она смогла разглядеть, что приближаются они ко пню - это был целый дворец, наросты на котором изгибались в виде башенок, а из многочисленных, покрытых цветной слюдой окон, и вырывался тот самый цвет, который она приметила раньше - представилось дерево, которое стояло когда-то на этом месте - и тогда Эльга вспомнила, что и дерево это когда-то видела; вспомнила лучезарную крону, которая распахивала свои нежные объятия над ее счастливым городом... Нет - право, это было настолько несбыточно прекрасно, настолько далеко, что тут же расплывалось в туманной, обвивающей ее дымке...
Волк остановился, поднял морду, и провыл - тут же в нижней части пня-дворца стали распахиваться створки ворот, и яркий, сильный свет хлынувшего оттуда пламени на некоторое время ослепил Веронику. Она чувствовала, что волк понес ее вперед, в этот свет; она слышала гул многочисленных голосов; она улавливала запахи как разных кушаний, так и ароматы трав и цветов - которые она тоже когда-то знала, но вспомнила про их существование только теперь. И только когда чей-то мягкий голос попросил, чтобы она открыла глаза, Вероника поняла, что была с закрытыми глазами. Открыла, и прежде всего отметила, что волк уже ссадил ее, и куда-то убежал, что она стоит теперь на плотно утоптанном земляном полу, а вокруг, в отточенных, блестящих, словно лакированных стенах, горят многочисленные, живыми сердцами пульсирующие светильники. Увидела многих-многих зверей, которые одеты были в парадные мундиры, кафтаны; прекрасные, словно цветы платья... Были тут и медведи, и олени, и зайцы, и кабаны, и волки, и лисы, и белки, и куницы, и бурундуки, и маленькие суслики и мышки, и даже подслеповатые кроты, которых водили за обтянутые в черные перчатки лапки, их друзья - были здесь и рыбки; они плескались в большом аквариуме, который носил на своей спине водяной. Помимо водяного были и иные создания, о которых в городе говорили только дурное - так были там русалки, лешие, несколько старичков-лесовиков, живые пни, грибы, коряги; живые туманные стяги и болотные кикиморы, одна баба-яга, один Кощей Бессмертный, и чета ветвисторогих чертей, за которыми поспешал говорливый выводок чертят... Да кого там только не было - некоторых из этих созданий Эльга даже и не знала, как звать, но все-таки, помнила, что и их когда-то встречала. А к ней подошла кукла - большая кукла с длинными, густыми, соломенными цвета волосами; та самая кукла с которой когда-то играла еще и ее мама, и которая была единственной, и, конечно же любимой куклой Эльги в детстве.