Темный кипарис

Нун Эдвина

— Шах и мат, мисс Оуэнз.

— Опять? Я слишком слабый партнер для вас, миссис Дейлия.

— Чепуха. Передвиньте своего короля.

Стелла последовала совету, но экономка ввела в бой слона.

— Ваш король в опасности, — сказала весело миссис Дейлия.

— Мне просто стыдно играть с вами. В колледже я считалась неплохим игроком.

— Действительно? У вас все еще шах и мат, дорогая.

— Вот так. — Стелла внимательно изучала доску. — О господи. Мне не удастся избежать поражения, верно?

— Нет, моя дорогая.

— Ваша победа, миссис Дейлия.

— У вас вскоре появится еще один шанс. Одна партия в шахматы — мой лимит на вечер. Мне еще предстоит поработать иглой.

— Гобелен?

— Да. Это красивый рисунок. Полет соколов на фоне обнаженных вязов. Если выйдет хорошо, то мистер Хок, вероятно, повесит его в холле.

Стелла вертела в пальцах проигранного короля. Он казался теплым и тяжелым.

— А мистер Хок играет в шахматы?

— Иногда. Обычно он слишком занят.

— Полагаю, Оливер прекрасно играл в шахматы, с его удивительными способностями.

— О да. Оливер был великолепный игрок. Иногда действовал слишком неосторожно в такой интеллектуальной игре, но было забавно наблюдать, как он умело использовал свои безрассудные ходы.

— А Тодд?

— Боюсь, нет. У него не хватает терпения. И в конце концов, он всего лишь ребенок.

— Не такой уж ребенок, — примирительно сказала Стелла, — чтобы не оценить прекрасные явления в жизни. У него уже проявляется необычное понимание Китса, Шелли и Вольтера.

— Вот как? — Экономка, похоже, искренне удивилась. — Вот уж от кого не ожидала этого.

Стелла принялась укладывать шахматные фигурки в искусно вырезанную шкатулку из слоновой кости, предназначенную для их хранения. Дрожащий огонь свечей в комнате отбрасывал длинные тени коней, ладей и слонов на поверхность стола.

— Могу я спросить вас кое о чем, миссис Дейлия?

— Если хотите.

— Могла ли быть у Тодда какая-то причина ненавидеть свою мать?

— Извините? — Тон миссис Дейлии сделался внезапно сдержанным, и она ушла в себя.

Стелла не позволила себе колебаться:

— Я спросила, была ли у Тодда какая-то причина ненавидеть воспоминание о своей матери?

— Не понимаю, как это может быть. Не поймаю, что послужило причиной такого вопроса. Что-нибудь случилось?

— На самом деле нет. Просто я чувствую в мальчике…

— Он что-нибудь сказал вам?

— Нет, конечно нет.

— Тогда почему вы спрашиваете?

— Не знаю. Временами я чувствую, что он обижен. Понимаете, ребенок может чувствовать ненависть к какому-то особому человеку, которого он никогда не знал. Ему может не нравиться этот человек только по той причине, что его уже нет, если вы понимаете, о чем я говорю.

Миссис Дейлия гордо вскинула голову:

— Люди, знавшие Харриет Хок, не могли ненавидеть ее. Харриет можно было только безгранично почитать и обожать.

— Это так, совершенно верно. Тодду очень больно, что он не знал своей удивительной матери, у него нет ничего, кроме постоянных напоминаний о том, какой удивительной она была. У него создается впечатление, будто она бросила его, умерев. Вы не понимаете?

— Да, понимаю. И сожалею, что вы постоянно превышаете свои полномочия на этот счет. Харриет Хок не имеет к вам никакого отношения. — Яркая краска гнева выступила на ее высоких скулах. — Вы не в состоянии оставить мертвых в покое?

Стелла отвела взгляд:

— Извините.

— Хорошо. Не будем больше говорить об этом.

— Просто я интересуюсь всем, что касается моего ученика, — добавила Стелла с запинкой.

— Я сказала, что мы больше не будем говорить об этом, — прервала ее миссис Дейлия. — А теперь извините меня, мисс Оуэнз.

— Спасибо за партию, миссис Дейлия.

— Рада была доставить вам удовольствие. — Экономка отвернулась и выскользнула из комнаты с гордой осанкой и высоко поднятой головой.

Стелла сидела над пустой доской, взбудораженная противоречивыми чувствами после ухода этой женщины. Старинные часы пробили девятый час, их звон отдался слабым эхом в темном коридоре. Стелла сонно зевнула, закрыла экземпляр «Больших надежд» и вышла из кабинета. Приятно было снова почитать Чарлза Диккенса — освежающее отвлечение от мрачного вечера. Она зажгла восковую свечу, взяв ее из небольшой пачки, которую Гейтс всегда держал наготове на столе в коридоре, и направилась в свою комнату. Хок-Хаус затих, позволяя времени ускользнуть в темные тени ночи.

Стелла легко поднималась по лестнице, восковая свеча отбрасывала перед ней длинные сверкающие полосы света. Теперь она почувствовала усталость. Ей действительно необходимо как следует выспаться ночью… Она замерла на месте.

Полоса света виднелась под дверью спальни Тодда.

Чувство ужаса снова поднялось в ее груди, сдерживаемое только властью над собственными эмоциями.

К двери Тодда было что-то приколото. Большая кнопка, небрежно воткнутая в угол двери, удерживала листок бумаги.

Это был еще один рисунок, набросок чернильным пером.

Четкими черными линиями на рисунке был изображен большой, похоже мертвый, представитель семейства грызунов. На этот раз на рисунке не было ни подписи, ни оскорбительного слова. Но слово не было нужно, рисунок говорил сам за себя.

Не постучавшись, Стелла толкнула дверь, высоко держа свечу, чтобы осветить свое лицо и не напугать мальчика.

Она увидела, что Тодд скорчился в большом кресле около неразобранной постели, закутавшись в темно-бордовый махровый халат, со скрещенными босыми ногами.