Темный Лорд
Шрифт:
Таррэн сочувственно коснулся поникшего плеча.
– Урантар, ему действительно не выжить. Люди за свою недолгую жизнь получают столько ран, что, как только они вскроются, любой истечет кровью за пару минут. Хватит и одной, чтобы это случилось, а у твоего племянника их наверняка больше. И даже если бы у нас было с собой противоядие, мы не смогли бы его спасти - прошло слишком много времени. Прости, но Белик почти умер, и ты не сможешь этому помешать. Мне действительно жаль. Смирись. И, если хочешь, я помогу ему уйти... без боли.
Страж медленно обернулся и неожиданно так страшно посмотрел, что эльф невольно вздрогнул
– Не смей! Прикасаться! К нему!
– зло отчеканил Дядько, одновременно поднимая безвольно обмякшее тело и неотрывно глядя в зеленые глаза.
– Ты понял меня, Темный?! Никогда не смей этого делать или, клянусь, я тебя уничтожу!! С дороги!
Караванщики послушно расступились, пропуская окаменевшего от горя воина вместе с его тяжелой ношей. Проводили печальными взглядами, покачали головами, когда седовласый молча уложил погибающего племянника на ближайшую телегу и устроился рядом, но никто не остановил, не окликнул, не стал бередить и без того широкую рану.
– Карраш, принеси воды. И травы поищи - липу, малину... что будет. Может, мед где учуешь. А потом дуй на ближайшее болото, за крестовником и кровяным мхом. Ты меня понял? Иди. Только скорее, пока еще есть время.
Гаррканец подскочил на месте, как ужаленный, и со всех ног кинулся прочь, но в самый последний момент вдруг с досадой рыкнул, затормозил и внезапным огромным прыжком вернулся. Он завертелся на месте, лихорадочно пытаясь подцепить зубами седельный мешок, который так и таскал на спине, раздраженного взревел от бесконечных промахов, потому что счет шел чуть ли не на минуты. В конце концов, просто рванул плотную ткань и поспешно сунул изжеванный мешок в руки оторопевшего Стража. Даже мордой подтолкнул непонятливого смертного, нервно всхрапывая и беспрестанно переступая ногами.
Дядько неверяще развязал горловину, запустил пальцы вовнутрь и почти сразу горестно прикрыл глаза: там было все, что нужно. И липа, и малина, и даже редкий эльфийский папоротник, чей горьковатый сок так хорошо снимал сильную боль.
– Карраш, так вы за ними?..
Карраш увидел и торопливо закивал: да, это именно те травы, за которыми он с хозяином так спешно умчался этим утром. Ради чего они даже не предупредили остальных - торопились успеть до того, как случится непоправимое. Да видно, Белик плохо рассчитал свои силы и потерял сознание гораздо раньше, чем планировал.
– Ты знал, - опустил плечи седовласый и с болью посмотрел на усталое лицо племянника.
– Ох, малыш, зачем же ты так со мной...
Таррэн безмолвно вернулся в голову колонны, прекрасно понимая, что помочь здесь не в силах. Он сказал Урантару о Черной Смерти чистую правду, до единого слова. Сказал все, кроме одного: этот яд придумали именно эльфы. Темные, если говорить точнее. Но убитому горем опекуну не надо знать лишнего. Особенно сейчас. И особенно то, что вина за все мучения и, в конце концов, за гибель мальчишки целиком и полностью ляжет на плечи его сородичей: и в тот черный день, когда он, на свою беду, встретил кого-то из них; и сейчас, когда он задыхался от смертельного яда, изобретенного Хранителями Знаний.
Взращивать в седовласом воине расовую ненависть было глупо: им еще слишком долго идти по одной дороге, чтобы рисковать ради кровной мести будущим всей Лиары. Конечно, жаль мальчишку, он всего лишь оказался не в том месте и не в то время, но теперь у него просто не осталось шансов, потому что от Черной Смерти не спасают ни молитвы, ни ненависть, ни даже любовь. Ледяная Богиня очень скоро скажет свое веское, но (как всегда) последнее слово в этом противостоянии, и ей не сумеет воспротивиться ни сам Урантар, ни его угасающий племянник, ни Темный эльф, как бы ни хотел обратного.
А это значит, что следующим утром в отряде снова станет на одного меньше.
– Глава 14-
Седовласый не отходил от Белика ни на шаг. Он всю дорогу вплотную держался к повозке с тихо стонущим от боли племянником и придирчиво следил, как отчаянно всхлипывающие девушки непрерывно отирают его бледную кожу от обильной влаги. Глядя, как мальчишку колотит озноб, как кривится и морщится его лицо, он так и не запросил привала, ни разу даже не заикнулся об остановке и ни от кого не ждал слов жалости или сочувствия. Похоже, просто не умел по-другому. Но сам при этом не забывал внимательно поглядывать по сторонам и старательно прислушиваться к притихшему, неприятно пустынному тракту, потому что от охраны груза никто и никого не освобождал. Хотя проблема возможного повторного нападения агинцев явно беспокоила его гораздо меньше, чем тающее на глазах здоровье пацана.
Карраш следовал за ним неотступно, время от времени перегибаясь через деревянные борта повозки и прямо так, на ходу, нежно касаясь губами горящей щеки Белика. Он не подпустил к себе никого, даже Дядько, едва не куснул сгоряча за попытку расстегнуть подпругу, злобно ощерился и зарычал, но не позволил себя расседлать. И весь вечер упорно бежал возле скрипящей подводы, старательно соблюдая строжайший наказ умирающего хозяина: не отдать в чужие руки его странный оберег - ту самую дурацкую палку, с которой он никогда прежде не расставался.
Илима сперва сильно пугалась страшноватой морды с заведомо ядовитыми зубами и поначалу едва не вскрикивала от неожиданности, когда мокрый нос гаррканца требовательно тыкался в ее колени или совал в руки полный котелок холодной воды. Но затем как-то привыкла и, к немалому ужасу рыжеволосой Лильки, однажды даже рискнула погладить необычного зверя, про себя поразившись неестественной гладкости его кожи и ее неимоверной твердости, будто та была выкована из стали. Или же скрывала под собой прочный костяной доспех.
Карраш стойко вытерпел чужие прикосновения, не взбрыкнул и не огрызнулся, как обычно, но оробевшей девушке дал понять - подобные вольности он не приветствует и только хозяину позволяет себя безнаказанно касаться. А сдерживается сейчас лишь потому, что эти же самые руки вот уже несколько часов стараются облегчить Белику жизнь. Правда, если потребуется, он будет терпеть еще столько, сколько нужно, потому что ничто иное не имело сейчас значения.
– Лита...
Заслышав тихий мучительный стон, полный боли и неподдельного отчаяния, Гаррон быстро обернулся, но увидел красноречивое лицо седовласого и помрачнел: кажется, мальчишке стало хуже. Вон, как мечется, просто весь горит огнем, а теперь еще и бредить начал: уже в который раз зовет эту Литу или как ее там, да так, что сердце кровью обливается. А сам только стонет и тихо плачет, явно переживая заново какой-то кошмар. Иначе отчего бы у него так страшно изменилось лицо?