Темный Набег
Шрифт:
У дальней – вовсе неосвещенной стены – в неглубокой нише лежали прислоненные друг к другу то ли бочки, то ли короткие бревна, прикрытые грязными тевтонскими плащами в черных крестах и черных пятнах. Посреди комнаты, меж тиглем и светильником, под дымоходным проломом в потолке, стоял невысокий, но широкий и длинный дощатый стол, оббитый медью. Над столом тоже желтели отблески слабых огоньков. По всей видимости, то горела пара свечей в особых, прикрытых колпаками подсвечниках. Светить они сейчас могли только тем, кто сидел прямо перед ними.
Неверные
Над столом и свечами склонились две фигуры. Только одна обратила лицо к отворившейся двери. Седая клочковатая борода, седые косматые волосы. Белая накидка с черным крестом. Поверх накидки – прожженный перепачканный фартук. На руках – перчатки тонкой кожи. Старик кивнул Томасу и вновь отвернулся, погрузившись в неведомую работу.
Второй сакс, не отвлекаясь, совершал над столом однообразные ритмичные движения. Слышался свист воздуха, бульканье… Меха какие-то качает? Сифон какой-то?
Весь стол был заставлен большими и малыми емкостями, подле которых виднелись инструменты непонятного предназначения. Блестящие, изогнутые, острые… То ли из палаческого арсенала, то ли из лекарского. И что-то еще там лежало, на этом столе – что-то вытянутое, укрытое испачканной рогожей, будто змеями оплетенное двумя трубками. Что именно – из-за спин тевтонов так сразу и не разобрать.
– Алхимическая лаборатория, – коротко объяснил кастелян, не переступая порога и старательно отводя пламя, языки которого уже тянулись внутрь – к раструбу на потолке. – С факелом сюда лучше не входить. От факельного огня слишком много искр и огненных брызг. Здесь это опасно.
Алхимическая? Лаборатория? Всеволоду вспомнился раствор серебряной воды. Адского камня раствор – если на языке алхимиков. Вот оно, значит, как! Вот, значит, откуда… Очень, очень интересно.
– Разве орденом поощряются алхимические изыскания? – осторожно спросил Всеволод.
– Во-первых, наша комтурия находится слишком далеко от Пруссии и орденского начальства, – сухо ответил Томас. – А, во-вторых, алхимия – это вовсе не богопротивное колдовство и магия, а лишь знания и опыт. Чрезвычайно полезные притом. Без них мы бы не смогли восстановить утерянный рецепт греческого огня. И не изготовили бы сарацинский порошок. И не добыли бы lapis. И не создали бы целебные бальзамы, которые быстро ставят на ноги раненых и бодрят, и снимают усталость после бессонных ночей. И потом… Все наше серебро…
Всеволод оторопел:
– Неужели тоже алхимия?
Не дань с окрестных земель? Не плата за службу.
– Да-да-да, – трижды кивнул Томас. – В этом мире немало мудрецов бьется над созданием философского камня, способного одарить человеческий род золотом. Но людям сейчас нужнее иной металл. Лунный. Белый.
– И вам удалось…
Всеволод аж сглотнул слюну.
– Удается. Понемногу. Обложить серебром все стены и башни замка мы пока не можем, но кое-что уже сделано. Да вы и сами видели.
Видели… Серебряные Врата. В самом, что ни на есть, прямом смысле – серебряные. И посеребрённые шипы на стенах они тоже видели.
Глава 10
Сагаадая больше интересовало другое.
– А вы не боитесь хранить здесь жидкий огонь и громовой порошок? – хмурясь, спросил степняк. – Ведь одна случайная искра – и вся ваша крепость либо взлетит на воздух, либо сгинет в пламени.
– Хранить? – невесело усмехнулся Томас. – О, нет! Здесь не скапливается больших запасов. Не успевает скопиться. Все, что изготовляется днем, к ночи выносится наверх, на стены. А уж там расходуется быстро. Быстрее, чем хотелось бы. Убедиться в этом вам еще представится возможность…
Пока Томас удовлетворял любопытство юзбаши, Всеволод, не дожидаясь приглашения, переступил порог лаборатории.
– Куда?! – раздалось в спину.
Поздно… Томас, в самом деле, опасался входить в логово орденских алхимиков с шипящим и брызжущим факелом в руках. Тевтоны же, сидевшие за столом, были в тот момент полностью поглощены работой, так что помешать Всеволоду никто не успел.
И он наконец разглядел вблизи то, что было не понятно издали.
На просторном оббитом медью столе лежал труп. Нижнюю часть покойника по пояс прикрывала грубая ткань. А сверху… Бледная кожа. Бледное лицо. Тело было полностью обескровлено, испито, высосано. На горле – рваная рана. Вне всякого сомнения – от упыриных клыков. Но рана – не разверзнутая, не зияющая. Большая ее часть уже зашита. Схвачена грубыми стежками. Суровой толстой нитью.
В оставшееся небольшое – с палец – отверстие вставлена темная трубка. Керамика? Непрозрачное стекло? Медь? Бронза? Трубка жесткая, но, похоже, гибкая. Скорее, все-таки медь… Только потемневшая, вытравленная чем-то.
Еще одна такая же трубка входит куда-то под ключицу мертвеца.
Ага, а тот, второй тевтон у стола, оказывается, в самом деле, приводит в движение…
Да, это был бронзовый ручной сифон – широкий, устойчиво стоявший на столе и предназначавшийся явно не для раздува огня в тигле. Складки малых мехов с одной стороны. С другой – длинное узкое горлышко, от которого и тянулись к покойнику две изогнутые трубки.
Имелась в этом сооружении и третья трубка – потолще и покороче двух первых. Эта уходила под стол – к большому толстостенному стеклянному сосуду. В полупрозрачной округлой емкости можно разглядеть жидкость, цвет которой (если он есть у нее вообще, этот цвет) из-за темного стекла, однако, определить было практически невозможно.
С каждым движением мехов сифон, шумно хлюпая и булькая, всасывал в себя неведомый раствор. Прогонял в себе. Перекачивал через себя. А затем под сильнейшим давлением воздуха наполнял им пустые вены и артерии испитого мертвеца.