Темный оттенок магии
Шрифт:
– Все как нельзя лучше, – ответил король, протянул Келлу записку и вышел из комнаты. Келл шагнул за ним, но Ри вдруг схватил его за руку.
– Пообещай, – шепнул он еле слышно, – что вернешься с пустыми руками.
Келл замялся.
– Обещаю, – наконец сказал он.
«Сколько раз я произносил эти слова?» – думал Келл, доставая из-за воротника тусклую серебряную монету.
Возможно, хоть в этот раз он сдержит обещание.
Келл шагнул через дверь в другой мир и тут же поежился. Красный Лондон исчез, а вместе с ним пропало и тепло. Сапоги ступили на холодный булыжник, изо рта вырвалось
«Прист ир эссен. Эссен ир прист».
«Сила в равновесии. Равновесие в силе». Девиз, мантра и молитва. Эти слова, написанные на королевском гербе Красного Лондона, можно было встретить всюду: и в домах, и в магазинах. В мире Келла люди не считали магию неисчерпаемым ресурсом. Ею пользовались, но не злоупотребляли, обращаясь с нею почтительно и осторожно.
В Белом Лондоне бытовали совсем другие представления.
С магией здесь не обходились на равных – ее покоряли, порабощали, контролировали. Черный Лондон впустил в себя магию, которая взяла верх и поглотила его. Памятуя о падении этого города, Белый Лондон выбрал противоположную тактику: он пытался подчинять силу всеми возможными способами. «Сила в равновесии» стала «Силой в господстве».
Но когда люди стали пытаться подчинять себе магию, она начала сопротивляться, сжиматься, зарываться в землю, чтобы до нее нельзя было добраться. Люди скребли ногтями поверхность мира, пытаясь выкопать хотя бы немного магии, но ее было очень мало и становилось все меньше – так же, как и людей, стремившихся ее отыскать. Казалось, магия решила взять своих поработителей измором и медленно, но верно добивалась цели.
У этой борьбы оказался также побочный эффект, из-за чего Келл и назвал Белый Лондон белым: все в городе и все его жители и днем и ночью, и летом и зимой выглядели бледными, словно были покрыты пеленой, тонким слоем то ли снега, то ли пепла. Здешняя магия, озлобленная и алчная, погребла под собой жизнь, тепло и цвета, высосав из этого мира все соки и оставив лишь бесцветный распухший труп.
Келл повесил на шею монету Белого Лондона и заправил ее за воротник. Его черный камзол ярко выделялся на блеклом фоне городских улиц. Келл поспешно сунул в карман порезанную руку, пока яркий цвет крови не привлек внимание прохожих. Позади тянулась жемчужная полоска наполовину замерзшей реки (здесь она называлась не Темза и не Айл, а Сиджлт), а на другом ее берегу до самого горизонта простиралась северная часть города. Впереди же раскинулась южная его часть, и всего в нескольких кварталах отсюда королевский замок вонзал в небо острые, как кинжалы, шпили; рядом с этой каменной громадой соседние здания казались крошечными.
Не теряя времени, Келл направился к замку.
Как многие высокие люди, он обычно сутулился, но, шагая по улицам Белого Лондона, выпрямлялся во весь рост, поднимал голову, расправлял плечи и громко стучал сапогами по мостовой. И менялась не только его осанка. Дома Келл скрывал свою силу, а здесь наоборот. Он наполнял пространство вокруг себя магией, и изголодавшийся воздух пожирал ее, нагреваясь и извиваясь струйками пара. Главное – не перейти тонкую грань. Нужно было проявлять силу, но при этом крепко ее удерживать. Дашь слабину – и станешь легкой добычей, немного переборщишь – и за тобой начнут охотиться, как за ценным трофеем.
Теоретически жители города знали о том, что Келл находится
Поэтому Келл всегда был начеку. Он наблюдал за солнцем, клонившимся к закату, по опыту зная, что Белый Лондон кажется тихим только при свете дня. Ночью город преображался: неестественная, тяжелая, удушливая тишина сменялась шумом – раскатами хохота и криками страсти (некоторые считали, что так можно приманить силу), но чаще всего звуками драк и убийств. Город крайностей – будоражащий и смертоносный. Улицы давным-давно побагровели бы от крови, если бы головорезы не выпивали ее без остатка.
Пока не зашло солнце, несчастные и обессиленные топтались в дверных проемах, свешивались из окон и околачивались в просветах между зданиями. Все они смотрели Келлу вслед: впалые щеки и голодные взгляды, а одежда такая же выцветшая, как и весь город. Блеклыми были их волосы, глаза и кожа, испещренная метками. Эти клейма и татуировки наносились специально для того, чтобы привязать магию к своему телу. Чем слабее были люди, тем отчаяннее они покрывали себя метками, уродуя плоть в безумной попытке удержать хотя бы немного силы.
В Красном Лондоне подобные знаки считались зазорными: они оскверняли не только тело, но и саму магию, которую к нему привязывали. Здесь же лишь самые сильные могли пренебречь метками, но даже для них эти знаки ассоциировались не с осквернением магии, а с обыкновенным отчаянием. Впрочем, и те, кто презирал подобные клейма, пользовались амулетами и оберегами (один лишь Холланд ходил без украшений, если не считать фибулы – отличительного знака королевских слуг).
Магия не давалась здесь легко. Язык стихий полностью забыли, как только те перестали отзываться. Теперь можно было призвать одну-единственную стихию – некую странную энергию, помесь огня и чего-то темного, порочного. Магию, которую удавалось захватить, загоняли в амулеты. Но их вечно не хватало.
Однако люди не уходили из города. Их приковывала сила реки Сиджлт, сохранявшей слабые остатки тепла и уже наполовину замерзшей. Они оставались здесь, и жизнь продолжалась. Те, кто еще не пал жертвой всепоглощающей жажды магии, занимались будничными делами и старались забыть о том, что их мир медленно погибает. Многие продолжали наивно верить, что однажды магия вернется и что сильный правитель сможет снова вдохнуть силу в жилы этого мира и воскресить его. И люди не спешили покидать город.
Келл задумался: неужели обитатели Белого Лондона считали Астрид и 'Aтоса Данов достаточно сильными или они просто дожидались, когда их свергнет следующий маг? Ведь это в конце концов произойдет – так происходило всегда.
Едва впереди показались ворота замка, тишина стала гнетущей. Правители Серого и Красного Лондона жили во дворцах. Правители Белого – в крепости.
Замок окружала высокая стена, а между ним и этой стеной простирался каменный двор, который опоясывал грозное сооружение, словно крепостной ров. Во дворе находился знаменитый Крёс мект, или Каменный лес, только вместо деревьев в нем были мраморные статуи. Ходили слухи, что скульптуры не всегда были каменными, а лес на самом деле представлял собой кладбище. И десятки окаменевших людей стояли здесь, демонстрируя всем, кто проходил к замку, что близнецы сделают с теми, кто встанет у них на пути.