Тёмный Принц
Шрифт:
— Я внимательно слушаю и обучаюсь, благородный Парзаламис. Как тебе вино?
Перс тонко улыбнулся, но его тусклые глаза не выказывали и следа юмора. — Конечно вино мне по вкусу — ведь оно из моей страны, и я полагаю, по меньшей мере, десятилетней выдержки. Я прав?
— Меня бы удивило, если бы ты не угадал.
— Весьма лестный комплимент, — сказал Парзаламис, встал из-за стола и прошел к открытой двери, встал там и стал смотреть в сторону западных холмов. Мотак остался сидеть на скамье, но наблюдал взглядом за разодетым в шелка персом. Ну и одежды! — подумал он. К чему нужна такая роскошь? Парзаламис носил широкие штаны
Парзаламис повернулся и подошел обратно к своему месту. Богатый персидский парфюм ударил Мотаку в ноздри, когда купец пересекал комнату, и тот рассмеялся. — Что тебя так развлекает? — спросил его гость с напрягшимся лицом.
— Да тут не развлечение, а неудобство, — мягко ответил Мотак. — Хоть я и счастлив видеть тебя здесь, твое великолепие заставляет меня чувствовать, будто я живу в свинарнике. Я вдруг вижу все трещины в стенах и замечаю, что полы неровные.
Перс успокоился. — Ты умный человек, фивянин. И твой язык быстрее гепарда. Итак, я купил твоих коней, а теперь перейдем к более серьезным материям. Каковы планы Филиппа?
Опустив ноги со скамьи на пол, Мотак повторно наполнил свой кубок. — Парменион уверяет меня, что он по-прежнему защищает собственные границы от своих врагов. Царю Царей бояться нечего.
— Царь Царей ничего не боится! — прошипел Парзаламис. — Ему всего лишь любопытен его вассальный царь.
— Вассальный? — изумился Мотак. — Насколько я понимаю, Филипп не отсылает дань в Сузы.
— Это не важно. Вся Македония — это часть великой империи Царя Царей. И то же самое можно сказать об остальной Греции. Афины, Спарта и Фивы — все они признают верховенство Персии.
— Если Македония и в самом деле вассал, — сказал Мотак, осторожно подбирая слова, — тогда действительно странно, что фокейцы выплачивали армии жалованье персидским золотом, в то время как всем было известно, что эта армия выступит против Филиппа.
— Вовсе нет, — ответил Парзаламис. — Генерал Ономарх переправился в Сузы и преклонил колена перед Царем Царей, дав клятву верности империи. За это он был вознагражден. И не будем забывать, что это Филипп первым выступил на фокейцев, а не наоборот. И мне не нравится эта идея насчет обороны границ. Когда это закончится? Филипп уже контролирует Иллирию и Пеонию. Теперь и фессалийцы провозгласили его своим Царем. Его границы растут с каждым сезоном. Что дальше? Халкидика? Фракия? Азия?
— Не Азия, — проговорил Мотак. — И Парменион позаботится, чтобы Халкидика была в безопасности какое-то время. Так что всё-таки Фракия.
— Чего он добивается? — процедил Парзаламис. — Какой территорией может управлять один человек?
— Интересный вопрос от подданного Царя Царей.
— Царь Царей благословлен небом. Его не сравнить с варварским воином. Фракия, говоришь? Хорошо, я передам эти сведения в Сузы. — Парменион откинулся назад, уставясь в низкий потолок. — А теперь расскажи мне о сыне Царя. — Вопрос был
— О нем говорят, как об одаренном ребенке, — ответил фивянин. — Едва достигнув четырех лет, он уже может читать и писать, и даже дискутировать со старшими.
— Но он проклят, — сказал Парзаламис. Мотак хорошо слышал напряжение в его голосе.
— Ты видишь в четырехлетнем ребенке угрозу?
— Да — конечно же, не для Персии, которая не знает страха, но для стабильности в Греции. Ты много лет прожил в Персии и без сомнения постиг истинную религию. Есть Свет, который, как учил нас Зороастр, является корнем всей жизни, и есть Тьма, из которой ничего не произрастает. Наши мудрецы говорят, что этот Александр — дитя Тьмы. Слышал что-нибудь об этом?
— Да, — подтвердил Мотак, неприязненно съеживаясь под взглядом перса. — Некоторые говорят, что он демон. Парменион в это не верит.
— А ты?
— Я видел ребенка лишь однажды, но да, я готов поверить в это. Я коснулся его плеча, когда он слишком близко подошел к одному жеребцу. И это прикосновение обожгло меня. Я чувствовал эту боль на протяжении недель.
— Он не должен жить, — прошептал Парзаламис.
— Я в этом не участвую, — ответил Мотак, встал и прошел к двери. Выйдя в сгущающиеся сумерки, он огляделся. В пределах видимости не было ни души, и он вернулся в помещение. Свет потускнел, и Мотак зажег три светильника. — Убить ребенка будет безумием. Гнев Филиппа будет неуемным.
— Это правда. Но мы сможем решить, куда будет лучше направить такой гнев. В Афинах оратор Демосфен горячо высказывается против Филиппа. Если наемные убийцы окажутся проплачены Афинами, тогда Филипп двинется на юг, так?
— Ничто его не остановит, — согласился фивянин.
— И, общеизвестно, что центральная Греция является могилой для любых амбиций. Все великие полководцы погибали там.
— Как будет сделано это дело?
— Всё уже началось. Метонский раб по имени Лолон убьет дитя; ему уже за это заплатили два афинянина, состоящие у нас на службе. Его, конечно же, схватят живым, и он признается, что получил плату и инструкции от Демосфена, потому что он в самом деле считает, что так оно и есть.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Двум афинянам поручено бежать из Пеллы на север. Этого никто не ожидает. Ты укроешь их здесь на несколько недель. После этого они отправятся в Олинф.
— Ты многого просишь, — сказал ему Мотак.
— Согласен, дорогой Мотак, но ведь мы — как ты знаешь — и платим тоже много.
Парменион сидел в западном алькове своего андрона, глаза его следили за пчелой, которая приземлилась на цветущую желтую розу. Бутон медленно наклонился, когда пчела забралась в него в поисках пыльцы.
— Это всё, что он сказал? — спросил спартанец.
— Разве не достаточно? — ответил вопросом Мотак.
Парменион вздохнул и встал, разминая спину. Три года ушло на то, чтобы внедрить Мотака в персидскую шпионскую сеть, и вот наконец это стало оправдывать все труды. Поначалу они относились к нему с недоверием, зная, что он друг Пармениона. Потом постепенно, поскольку всякая выдаваемая им информация оказывалась правдой, ему стали доверять больше. Но чтобы внезапно поведать ему такой важный секрет — это требовалось проверить. — Я заплачу слуге, чтобы присматривал за Александром, и выставлю дополнительную стражу в саду под его окном.