Темный рассвет
Шрифт:
Каждая обида. Каждый раб, каждый сердитый плебей, каждый недовольный со своими претензиями. Она видела, какая она хрупкая – эта так называемая «цивилизованность». Видела злость, кипящую в сердце этого города. Годсгрейв превратился в бочку чудно-стекла, замотанную промасленными тряпками. Одна искра – и все вспыхнет огнем.
На Форуме, в паре сотен метров от первого Ребра, улицы были так переполнены, что передвигаться стало попросту невозможно. На дорогах и мостах толпились разношерстные люди – юные и старые, богатые и бедные, итрейцы, лиизианцы, ваанианцы и двеймерцы. Мия и ее
Эта пятнадцатиметровая глыба, вырезанная из чистого мрамора, возвышалась над толпой. На вытянутой руке Аа покоились три аркимических шара, символизирующие три солнца. В другой он держал могучий меч. Когда ей было четырнадцать и наступила истинотьма, Мия уничтожила эту статую, но Скаева приказал восстановить ее, выделив на это собственные деньги. Очередной благочестивый жест, чтобы купить любовь жителей.
Мия передала Йоннена Трику, и они вчетвером забрались на Всевидящего, приметив местечко в больших складках на мантии. Оттуда окинули взглядом толпу внизу.
– Черная Богиня, только взгляните на них, – выдохнула Эшлин.
Мия только успевала пялиться. Толпа, перед которой она дралась на арене «Венатус Магни», была огромной, но, похоже, на весть сбежались абсолютно все жители Годсгрейва. Над ними вырастали Ребра – шестнадцать костяных арок, сверкающих белизной и тянущихся к небу. Солдаты и люминаты проталкивались сквозь толпу, разбивая зазевавшимся головы и держа порядок за горло. В воздухе пахло отчаянием и страхом, как кровью на бойне. Но, по крайней мере, на их насест никто не посягал – Трик, судя по всему, страдал не меньше Мии в жаре истиносвета, однако его неприятный холод отпугивал людей.
Мия прищурилась в ярком свете трех солнц. Путь из подземья был долгим и без слов, дорога вела через сотню извилистых коридоров и поворотов. Она понятия не имела, как долго они шли, – время казалось несущественным в полной тьме под плотью города. Но теперь ее снова манило вниз. К черному пруду. К безмолвным, плачущим лицам. Мия скучала по ним точно так же, как по Мистеру Добряку с Эклипс, когда тем приходилось отлучаться. Скучала, как по отрубленному кусочку себя.
«Многие были одним».
Девушка отмахнулась от этой мысли. Сосредоточилась на ярости. Побелевшими костяшками пальцев она сжимала рукоять меча из могильной кости. Все это – Луна, Ная, Клео, Меркурио с Эшлин и Триком – не имело гребаного значения.
«Пока этот ублюдок жив».
Прозвучали фанфары, такие звонкие и раскатистые в истиносвете. Солнца в небе, как живые существа, опаляли ей плечи, давили ее своим светом, как червяка под подошвой. Единственным спасением служили тени в складках мантии Всевидящего, и Мия цеплялась за них, как ребенок за юбку матери. Но при звуке фанфар она выпрямилась и, прищурившись, посмотрела на большую сцену в кругу высоких колонн, увенчанных статуями известных сенаторов. Сам Сенатский Дом находился чуть западнее, весь из рифленых колонн и полированной кости. Южнее маячило первое Ребро, на балконе консульского палаццо толпились люминаты в броне из могильной кости и сенаторы в зеленых лавровых венках и белых тогах с фиолетовой отделкой.
Трубы гудели долго и громко, чтобы пресечь крики, ропот и неуверенность, зреющую в Городе мостов и костей. По правде говоря, Мия никогда по-настоящему не задумывалась о последствиях своего плана с «Магни», не загадывала дальше смерти Дуомо и Скаевы. Но как только пошли слухи о смерти консула, весь Годсгрейв оказался на грани катастрофы.
Что бы произошло, если бы консул действительно погиб?
Что стало бы с этим городом, всей республикой, если бы Мия отсекла ей голову? Возможно, какое-то время республика бы просто билась в конвульсиях, а затем отрастила себе новую? Или, подобно богу, падшему от руки своего отца, разбилась бы на тысячу осколков?
– Милостивый Аа! – раздался крик откуда-то с улицы. – Смотрите!
Затем с крыши позади:
– Четыре Дочери, это он?!
Сердце Мии ушло в пятки. Щурясь от ослепительного света, она присмотрелась к балкону консульских покоев. Люминаты и сенаторы расступились в стороны.
«О Богиня.
О милосердная Черная Мать».
Его фиолетовая тога была по-прежнему испачкана в крови, золотой венок пропал. Плечо и шея перевязаны бинтом, пропитавшимся алым. Лицо бледное, волосы с проседью намокли от пота. Но его было ни с кем не перепутать. Мужчина вышел вперед и поднял руки, как пастух перед стадом овец, выпрямляя три пальца в знаке Аа.
– Отец… – выдохнул Йоннен.
Мия злобно покосилась на брата, гадая, хватит ли ему глупости звать на помощь. Но, похоже, он слишком боялся безочажного юношу, державшего его на руках, чтобы поднимать шум. А вот жителей, напротив, охватила волна ликования, пронесшаяся оглушительным ревом от тех, кто стоял достаточно близко, чтобы разглядеть консула собственными глазами. Стоявшие позади закричали, требуя правды и проталкиваясь вперед. К ним тут же направились солдаты с дубинками наготове. Улицы раскачивались и шли ходуном, люди толкались, плевались и спихивали друг друга с мостов в каналы, хаос расцветал и превращался в…
– Мой народ!
Голос донесся из рупоров вокруг Форума и отразился от стен Сенатского Дома и Хребта. Словно по волшебству, хаос тут же прекратился. Балансируя на острие ножа.
Он был слишком далеко, чтобы Мия могла рассмотреть выражение его лица, но голос консула был охрипшим от боли. Рядом со Скаевой стояла его жена Ливиана в алом, как кровавое пятно, платье, и в золоте, сверкающим на шее. Мия посмотрела на Йоннена и заметила, что его взгляд устремлен на женщину, которая звалась его матерью.
Мальчик поднял голову к Мие. И быстро отвернулся.
Скаева набрал побольше воздуха в легкие, прежде чем продолжить:
– Мой народ! – повторил он. – Мои соотечественники! Мои друзья!
На Город мостов и костей опустилась тишина. Воздух стал таким неподвижным, что можно было услышать плеск далекого моря и тихую молитву на ветру. Мия хорошо знала любовь толпы на арене. Она заставляла их подниматься на ноги, кричать от страсти, заставляла ликовать, плакать и петь ее имя, как гимн небесам. Но за все время на песке ей никогда не удавалось пленить их подобным образом.