Тёмный рыцарь
Шрифт:
Старуха хлопнула ладонью по стопке рукописей, сложенных на плоской крышке окованного железом сундука.
— Брат, ознакомься с этим со всем тщанием. Вдумчиво. И пиши, как в прошлый раз: черпай факты из этих манускриптов, а нити повествования переплетай сам, веди рассказ от себя.
Она пересекла комнату, подошла к узкому стрельчатому окну, всмотрелась в дымку вечернего тумана, что плыл по равнине Мелроуз, как невесомая фата.
— Пусть прошлое воскреснет для тебя.
Голос ее зазвучал резко.
— Малиновки и соловьи недолго живут в клетке, как и сокрытая правда. Прочти все эти рукописи, брат, и ты увидишь, словно в волшебном хрустальном шаре или в пылающем сапфире, самого Князя тьмы, ярко освещенного отблесками адского пламени.
Часть 1
ТРИПОЛИ (СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ)
ОСЕНЬ 1152 ГОДА
Глава 1
ГРАФ РАЙМУНД БЫЛ СРАЖЕН У ГОРОДСКИХ ВОРОТ МЕЧАМИ АССАСИНОВ
— Неспокойные времена
Проповедник, облаченный в грязные и смрадные звериные шкуры, воздел свой посох и указал им на безоблачное голубое небо, куполом накрывшее сияющий белизной город Триполи, [7] что раскинулся на берегу Средиземного моря.
— Покайтесь! — возопил он, в последний раз предпринимая попытку пробудить души своих слушателей. — Покайтесь, прежде, чем отворятся врата погибели и исторгнутся из них силы ада!
Эдмунд де Пейн, рыцарь Ордена тамплиеров, наклонился вбок, отчего заскрипело кожаное седло, и коснулся руки своего сотоварища из Англии, Филиппа Майеля.
7
Старинный город на севере современного Ливана.
— Испугался, Филипп? Страшишься того, что грядет?
На вытянутом, покрытом морщинами и потемневшем от солнца лице англичанина появилась ухмылка. Он запустил пятерню в длинные седеющие волосы до плеч, в беспорядке рассыпавшиеся по белому плащу, поскреб бороду и усы; в его карих глазах вспыхнул насмешливый огонек.
— У тебя, Эдмунд, мягкая душа, и много жестоких бурь предстоит ей пережить, прежде чем она очерствеет. Ты посмотри вокруг. Жизнь идет, как шла, ныне и присно и во веки веков, [8] — он грубовато рассмеялся, видя, как нахмурился Эдмунд от подобной насмешки над святыми словами.
8
Формула прославления Бога, часто повторяемая в ходе богослужения в большинстве христианских церквей: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Де Пейн тут же вспомнил, что, когда в последний раз получал отпущение грехов, твердо решил не впадать в грех гордыни и не загораться обидой. Он выдавил усмешку и кивнул, крепче сжимая поводья рукой в плотной рукавице. Они с Майелем медленно продвигались по Алеппской улице к городским воротам Триполи. Оба входили в свиту графа Раймунда, франкского правителя города, собравшегося в путь, дабы в Иерусалиме помириться с женой своею, Мелисандой, с которой жил он до этого какое-то время врозь. Де Пейн зажмурился, чтобы не видеть суеты толпившихся на улицах людей. По правде говоря, ему хотелось снова оказаться среди своих духовных братьев, воинов-монахов. Но все же он открыл глаза и метнул взгляд на Майеля: нет, не все братья — мечтатели, не всем являются видения святых. Да разве же не был Майель отлучен от Церкви книгой, колоколом и свечой [9] за убийство священника в городе Когишеле, на окутанном туманами Английском острове, на краю света?
9
При отлучении от католической церкви читали Писание, подтверждая вину отлучаемого, звонили в церковный колокол, символически хороня, а затем гасили свечи перед образами, словно погружая изгоя в вечный мрак и лишая его заступничества святых.
— Cruciferi, a bas, a bas! [10] — Тон этого выкрика был презрительным, слова — провансальскими, а гортанный говор выдавал турка.
Крик вывел Эдмунда из задумчивости, и он увидел, что толпа напирает со всех сторон. Впереди прокладывали дорогу в людской толчее наемники-туркополы, [11] легковооруженные телохранители Раймунда, графа Триполийского; в лучах приближавшегося к зениту солнца ослепительно блестели пластины их панцирей. Эдмунд всматривался в лица прохожих слева, справа, но никто из них не посмел взглянуть ему в глаза. Выкрикнуть это оскорбление мог любой. У большинства мужчин головы венчали белые тюрбаны, нижняя половина лица была скрыта свободным концом тюрбана — защита от песчаного ветра из пустыни и от гудящих туч черных мух.
10
Крестоносцы, проваливайте,
11
Туркополы — рожденные от смешанных браков турок-сельджуков и гречанок; считались христианами и служили наемниками во вспомогательных войсках (конные лучники) в Византийской империи, откуда их стали нанимать и крестоносцы со времен Первого крестового похода (1096–1099 гг.).
Де Пейна не отпускала тревога. Кругом столбами вилась пыль. Воздух был насыщен запахом верблюжьего и конского навоза. Со всех сторон пронзительно вопили торговцы, здесь, в Триполи, евреи и мусульмане, католики и православные, франки и турки поневоле перемешивались в толчее и давке темных узеньких переулков, шумных базаров, накаленных солнцем площадей. Триполи был перекрестком разных религий и культур, и спокойствие в городе поддерживал железный кулак старого графа, который ехал сейчас позади Эдмунда, окруженный свитой писцов и конных рыцарей. Над их головами утренний ветерок развевал роскошные стяги Раймунда — сине-желтые, с изображенными на них ливанскими кедрами.
— Не теряй спокойствия, тамплиер! — Могучий голос графа заставил де Пейна обернуться, изогнувшись в седле.
Рыцарь вежливо поклонился Раймунду и подумал, что зря не надел свой хауберк [12] и поножи. Кроме белого плаща тамплиера с вышитым красным крестом на нем были лишь легкие сапоги, стеганая поддевка и штаны. За спиной висел выпуклый щит, а на простом кожаном поясе — меч и кинжал в ножнах. Хватит ли этого для защиты, если подобные оскорбительные выкрики перейдут в боевую схватку? Де Пейн мотнул головой, стряхивая стекающие под длинными волосами капли пота. Он сложил руки в рукавицах вместе, зажав поводья между ними, и стал бормотать молитву тамплиеров: «Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam». [13]
12
Длинная (до колен) кольчуга с кольчужным капюшоном и рукавицами.
13
«Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему славу даждь» (Пс. 113:9).
Ему нельзя забывать, что он всего лишь смиренный рыцарь Храма, который принес обет бедности, повиновения и целомудрия. Он дал клятву следовать всюду, куда поведет крест тамплиеров, безропотно повинуясь Великому магистру ордена, — поэтому-то они с Майелем и оказались здесь. Последние несколько месяцев они провели в гарнизоне Шатель-Блан, крепости рыцарей Храма, что к югу от Триполи. А затем им приказали сопровождать графа Раймунда в Иерусалим. Эдмунд был взволнован. С одной стороны, он радовался тому, что теперь над ним не довлеет жесткий распорядок крепости Шатель-Блан, ему не терпелось снова повидать Иерусалим, с другой стороны, он отчетливо понимал, почему выполнить этот приказ — его первейший долг. Он был связан клятвой. Орден тамплиеров и был создан ради того, чтобы охранять пути в заморских землях, в Палестине, в земле Господа нашего. По этой самой земле ходил Иисус Христос, Бог в человеческом воплощении; там он спал, ел, беседовал с друзьями, проповедовал; там он умер и восстал из мертвых. И все же де Пейн чувствовал, как нарастающая тревога грызет сердце и затуманивает разум. Триполи был городом шумным, не знающим покоя: целое море непрерывно меняющихся красок, никогда не оседающая дымка пыли, палящий зной и тучи свирепых мух. Тело рыцаря истекало потом, конь под ним встревоженно прядал ушами. В толпе по обе стороны кавалькады была охрана, но могло таиться и немало врагов.
— Не спи! — Майель наклонился к Эдмунду, источая запахи пота и пива. — Бодрствуй, Эдмунд, ибо не ведаешь ты ни дня, ни часа; [14] а придет он, как тать в ночи! [15]
Де Пейн сморгнул капельки пота, заливавшего глаза, и облизал губы, покрывшиеся коркой песка и соли. Зной, будто теплое одеяло, окутывал его со всех сторон. Сейчас нельзя мечтать (как он нередко поступал в похожих обстоятельствах) о дедовском доме, о прохладе в его чисто выбеленных стенах, об окружавших дом кипарисах и оливковых рощах северного Ливана. Эдмунд заерзал в седле, похлопал по рукояти меча, поиграл немного кинжалом. Кавалькада, извиваясь по главной улице, приближалась к огромным воротам в городской стене; над воротами реяли на ветру стяги, а рядом с ними, по верху стены, охраняемой башнями, выстроились виселицы. На каждой висел труп казненного: на шее петля, к груди приколот листок с указанием преступления. Сюда по привычке слетались на мрачный пир коршуны, сарычи и грифы-стервятники; в ярких лучах солнца было видно, как взмахи их запятнанных кровью крыльев разгоняют роящихся черными тучами мух.
14
Аллюзия на Новый Завет: «И так бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» (Матф.25:13).
15
«…день Господень так придет, как тать ночью» (1 Фес. 5:2).