Темпориум. Антология темпоральной фантастики
Шрифт:
Самым сложным было заставить себя поверить Джеку.
По части веры Марк никогда не числился среди лучших учеников, хотя и преуспел во всем остальном.
И сейчас, глядя на серощекого – мертвого – человечка с нелепой тыквой, в маленькой комнате, где свет мигал и тускнел с каждой минутой, Марк принялся считать. Это всегда помогало.
Раз – Джек Рюноскэ врет. На самом деле он агент Плясунов. Доверившись ему, Марк погубит и человечество, и себя… Да нет, и так всё погибнет. За оставшееся время им не расколоть код Плясунов, они даже не
Два – Джек Рюноскэ несет околесицу. Это станет печальным концом быстрой и успешной карьеры Марка, но какая сейчас, к черту, карьера?
Три – Джек говорит правду и знает, что делает. Вполне может быть Он не похож на остальных мертвецов. В нем нету тягучего и странного ритма. И он сумел пробить защиту Марка – а это не удавалось даже монсеньору Висконти, не в последние пятнадцать лет.
Остается два вопроса.
– Остается два вопроса, – вслух повторил Марк. – Что я должен сделать? И почему именно я?
Рюноскэ ответил с неожиданной серьезностью:
– Ты, инквизитор, сильно мне задолжал. А я сильно задолжал тебе. Ты – мне, я – тебе. Так уж получилось. А теперь гони сюда всю пачку.
Когда кораблик врезался в атмосферу, экран на некоторое время почернел, скрывая бушевавшее вокруг корпуса пламя. Затем оболочка отстрелилась, началось медленное снижение на антигравах, и включились наружные камеры. Море травы под кораблем волновалось, шло широкими волнами. Из травы выступали редкие и пологие холмы. Некоторые из них венчали зубцы серых мегалитов.
– Джек?
– Да, Марк?
– Что было там, позади? Что случилось в деревне?
Рюноскэ некоторое время молчал, водил пальцем по экрану, выбирая удобное место для посадки. Наконец ответил:
– Там, инквизитор, случилось много сытого воронья.
Планета Луг, тридцать первое октября
В тени мегалитов становилось зябко. Холодом тянуло не от земли. Та была еще по-полдневному сухой и жаркой, стрекочущей кузнецами. Холод источали каменные глыбы по сторонам. Днем, в четком свете здешнего маленького солнца, Марку показалось, что он различает на камнях знаки. Фигурки. Охотник с копьем. Вытянувшаяся в прыжке лань… бессмыслица. Так уж устроено человеческое сознание, что в переплетении случайных трещин и пятен мха видится знакомое. На планете Луг никто ни на кого не охотился, если не считать крупных золотоглазых стрекоз. Здесь вообще не водилось зверья – только насекомые и бесконечное море травы.
– Чего мы ждем? – спросил Марк.
– Чего ждешь ты, я не знаю. Я жду заката.
Марк поднял голову. Солнце коснулось сиреневой дымки на горизонте, и дымка загорелась яркой полоской – словно над травяным морем нависло второе, настоящее.
– Ты помнишь, какой сегодня день?
Марк обернулся. Джек сидел, скрючившись, прижавшись спиной к камню и обняв свою тыкву. Глаза его блестели весело и хищно.
– Разве тебя не учили, инквизитор: забыть свою историю – значит, забыть себя. Сегодня ночь Хэллоуина. Детишки по всей Ирландии скоблят тыквы, чтобы выставить их после заката на крыльцо или на окно. Говорят, огонек в тыкве отгоняет злых духов. Защищает владельцев дома от болотной нечисти.
Марк помнил. Он и сам выскребал ложкой неподатливое тыквенное нутро. Ночь Хэллоуина. Единственная ночь, когда дед распахивал ставни восточного, глядящего на вересковые пустоши окна. На подоконнике стояла тыква с горящей в ней свечой, и дом оставался в безопасности. Джек О'Лантерн, Тыквенный Джек, охранял границу между миром живых и мертвых.
Затылка Салливана коснулся неприятный холодок, и он резко обернулся. Танец на лугу набирал силу. Рядовой Тосс и сержант Джеремайя – да нет, не Тосс и Джеремайя уже, а две ломкие и одновременно плотные фигуры протоптали дорожку в траве, и трава под их ногами увяла. Из травы, из самой земли тянулись белые туманные струйки. Мертвецы ворочались в тумане, или, скорее, туман обвивал мертвецов, льнул к их всё быстрее и тверже переступающим ногам, поднимался выше – и ярче горели в нем зеленые светляки.
– Пора, – сказал Джек. – Бери лампу.
Он встал, отряхнул с одежды травинки и пошел вниз по склону холма. Стебли расступались перед ним с едва слышным шелестом, и те же стебли хрустко трещали под ногами Марка.
Утром они выгрузили мертвецов из холда. Покойники казались вялыми, светляки над ними едва мерцали. Волоча неподатливого и крупного мертвеца (Джеремайя? Или все-таки Тосс?), Марк подумал, что зря не прихватил с собой полковника Нори. Салливан давно перестал врать себе, потому что слишком ясно видел это вранье в других. Вот и с Нори вполне можно было использовать робота-погрузчика, но Марк не смог совладать с искушением.
Там, на Экбе, он таки заставил армейского попыхтеть, втаскивая тяжелых мертвецов в грузовой холд. Глаза у Нори были одновременно бешеные и стеклянные. Каким-то базовым блокам разведчика обучали, да не в коня корм. А Марку вдруг стало весело. Марку захотелось влезть на крышу кантины и простереть руки, и чтобы от пальцев протянулись послушные нити – к каждому оловянному солдатику на этой базе, к каждому. Еще в лицее он мог контролировать две, три дюжины человек. Как приятно было бы испытать сейчас границы своей власти. Как приятно было бы почувствовать, наконец, что не только у тех, в тумане, за забором, есть власть.
Но именно из-за тех, за забором, Марк ограничился самым необходимым. Охранники в коридоре и на выходе, сонный капрал, дежуривший у склада с грависетями, еще каких-то двое, ошивавшихся у камер с покойниками. Скорее всего, наблюдатели из генштаба. Диспетчер на взлетном поле. И только случайно подвернувшемуся под руку Нори не повезло.
«Я знаю, Салливан, кто вы такой».
Я тоже многое знаю, мог бы сказать Марк. Многое, но не всё. Например, я знаю, отчего ты развелся с женой, но не знаю, почему до сих пор хранишь ее фото. Хотя и это я могу из тебя выдавить, могу, но не стану. Сорванные цветы сгнивают и превращаются в грязь, говорил отец Франческо. Никогда не отбирай у человека самое последнее, самое глубинное. Ты отберешь у него цветок, а тебе достанется плесень и распавшиеся в пыль лепестки. И ты даже не узнаешь, что доставшаяся тебе мерзость когда-то была цветком.
Поэтому Марк просто смотрел в остекленевшие, бешеные глаза полковника Нори и улыбался. Что бы ни произошло на планете Луг, дороги назад у воспитанника флорентийского спецлицея не оставалось.
– Почему именно Луг? – спросил Марк.
Он настроил грависети так, чтобы мертвецы освободились через час. Джига там или фокстрот, а оказаться лицом к лицу с одержимыми Плясунами кадаврами прямо сейчас Марку не улыбалось. К этой мысли стоило привыкнуть. Стебельки травы кололи пальцы. Солнце карабкалось в зенит и немилосердно пекло затылок, и в зарослях уже кто-то возмущенно трещал, не радуясь вторжению чужаков.