Тень Бонапарта
Шрифт:
При этих словах он как-то неискренно улыбнулся своей дочери, продолжавшей смотреть на меня с тем же холодным, неприязненным выражением на лице.
Я еще раз огляделся и внезапно вспомнил эту залу, стены которой были увешаны оружием и головами оленей. И пейзаж за окном мне также был знаком: спускающийся к морю парк, старые дубы, — да, я, конечно же, видел их раньше! Раньше, когда наша семья жила в замке Гробуа. И именно этого ужасного человека, шпиона с бесстрастным лицом так часто проклинал мой бедный отец! Ведь именно он выгнал нас из родного гнезда и сам поселился на нашем месте! Но при всей своей ненависти я не мог забыть, что прошлой ночью он, рискуя жизнью, спас меня от верной гибели. Признательность за спасение жизни и ненависть за пережитое горе боролись во мне. Мы сели за стол, и, пока я утолял голод, мой новообретенный дядя объяснял мне то, чего я не понял вчера.
— Я узнал вас с первого взгляда, — сказал он, — ведь я отлично помню вашего отца, в молодости он был очень привлекателен! Вы его точная копия, хотя — и я не льщу — вы красивее его. Ваш отец считался самым красивым мужчиной в землях от Руана до моря. Не забывайте также, что я ждал вас и что не так уж часто встретишь молодого аристократа, блуждающего по прибрежным болотам. Я только удивился, как вы сразу не узнали местности вчера ночью. Разве вы никогда не слыхали о тайном ходе в Гробуа?
Я смутно помнил, что еще ребенком слышал рассказ о подземном туннеле, у которого обвалился потолок, — почему им и перестали пользоваться.
— Совершенно верно, — сказал дядя, — но когда замок перешел ко мне, первой моей заботой было вырыть новый туннель: я наперед знал, что в нынешнее смутное время он весьма пригодится. Если б его починили раньше, ваша семья могла бы воспользоваться им, чтобы бежать отсюда без лишних хлопот.
Я вспомнил все, что сохранилось в моей памяти о тех ужасных днях, когда мы, владельцы окрестных земель, уходили в неведомое, погоняемые толпами черни, которая не переставала извергать на нас потоки брани, грозить кулаками и даже бросаться камнями! Вспомнил я также и то, что передо мной стоит виновник всех этих бедствий — человек, который исподволь подготовил тогдашнюю катастрофу нашей семьи и ловко воспользовался обстоятельствами, дабы упрочить собственное благосостояние на руинах нашего.
По его глазам я догадался, что он прочел мои мысли.
— Забудем прошлое, — сказал он, — то были ссоры старого поколения, а вы и Сибилла — представители нового!
Кузина опять не проронила ни слова; казалось, она не желала замечать моего присутствия.
— Ну, Сибилла, скажи же, что все семейные неурядицы теперь позади!
— Хорошо вам говорить, отец. Однако там, в зале, не ваш портрет висит, и оружие это тоже не ваше. Мы владеем землей и замком, но теперь явился наследник де Лавалей и имеет право заявить, что не особенно доволен своим положением!
Ее темные, полные презрения глаза вызывающе смотрели на меня, ожидая ответа, но я не успел открыть рта, как ее отец поторопился вмешаться.
— Нельзя сказать, что ты приветлива и гостеприимна со своим кузеном, — резко сказал он. — Судьба дала нам в руки его имение, и не нам напоминать ему об этом.
— Он не нуждается в напоминаниях, — возразила она.
— Вы несправедливы ко мне! — воскликнул я, потому что нескрываемое презрение этой девчонки выводило меня из себя. — Я, разумеется, не могу забыть, что этот замок и земля — наследие моих предков, иначе я был бы бесчувственным человеком, но вы ошибаетесь, думая, что в душе моей горечь. Я мечтаю сам устроить свою судьбу и сделать карьеру!
— И нельзя было выбрать более благоприятного момента для этого, чем сейчас, — радостно подхватил дядя. — В стране назревают важные перемены, и если теперь вы будете при дворе императора, ручаюсь, вы окажетесь в самом центре событий. Ведь вы, как я понял, намерены служить ему?
— Я стремлюсь служить своей родине!
— Это означает служить императору, потому что без него в стране снова наступит чудовищная анархия!
— Надеюсь, вы поняли, что служба эта нелегка, — сказала моя кузина. — Думаю, вам было бы гораздо спокойнее и безопаснее оставаться в Англии, чем находиться здесь.
Каждое слово ее, казалось, стремилось оскорбить меня, хотя я решительно не мог взять в толк, чем заслужил ее немилость. Никогда еще я не встречал женщины, в которой возбуждал бы такую ненависть и презрение к себе. Но ее поведение, как я заметил, задевало и моего дядю: глаза его в продолжение всего разговора гневно сверкали.
— Ваш кузен храбрый человек — вот что я могу о нем сказать! — воскликнул он.
— На какие дела? — колко спросила она.
— Не все ли равно! — злобно оборвал дядя, и, явно боясь, что не совладает со своим гневом и скажет лишнее, он резко поднялся и вышел из комнаты.
Она словно встревожилась и тоже встала, намереваясь последовать за ним.
— Полагаю, вы раньше не встречались со своим дядей, — сказала она после неловкого молчания.
— Не доводилось! — ответил я.
— И что же вы подумали, встретив моего отца?
Подобный вопрос дочери об отце поставил меня в тупик. Я понял, что этот человек куда хуже, чем я предполагал, коль скоро он стоит так низко в глазах собственной дочери.
— Что ж, ваше молчание — вполне определенный ответ, — сказала она, пока я колебался, не зная, что ей сказать. — Мне неизвестно, при каких обстоятельствах вы встретились прошлой ночью и что между вами произошло, потому как у нас не принято делиться секретами. Но думаю, что вы раскусили его! А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Получили вы письмо-приглашение?
— Да, получил!
— А обратили вы внимание на обратную его сторону?
Я вспомнил зловещие слова на печати, так меня взволновавшие.
— Так это вы предостерегали меня?
— Да! Я не могла сделать этого по-другому.
— Но почему вы хотели помешать моему приезду?
— Я не хотела, чтоб вы ехали сюда.
— Разве я могу повредить вам?
Она помолчала, словно раздумывая, не сказала ли лишнего.
— Я боялась за вас!
— Вы полагаете, что мне грозит опасность?
— Я уверена в этом.
— Но кто желает мне зла?
Она долго колебалась и потом с жестом отчаяния, словно забыв всякую осторожность, снова обратилась ко мне:
— Берегитесь, берегитесь моего отца!
— Но какой ему смысл вредить мне?
— Обратитесь к своей проницательности!
— Но уверяю вас, мадемуазель, вы ошибаетесь, — сказал я, — этой ночью он спас мне жизнь.
— Спас вашу жизнь! От кого?