Тень Бонапарта
Шрифт:
— Мои мечты сбываются! — воскликнул я.
— Лошадь и эскорт ожидают нас у ворот.
— Готов следовать за вами!
— К чему такая поспешность, ведь вы, конечно, позавтракаете с нами? — сказал дядя.
— Приказания императора не терпят отлагательства, — отрезал молодой человек. — Я и без того замешкался. Нам следует отправляться немедля.
Дядя взял меня под руку и тихонько пошел к воротам вслед за Сибиллой.
— Я бы хотел переговорить с тобою об одном деле, племянник, прежде чем ты покинешь нас. Так как в моем распоряжении слишком мало времени, то начну с главного. Ты видел Сибиллу,
— К сожалению, для осуществления этого плана имеются препятствия, — сказал я.
— Какие же это?
— Прежде всего, моя кузина любит другого и дала ему слово.
— О, это нас не касается, — со злобной улыбкой сказал он. — Ручаюсь, Люсьен Лесаж никогда не предъявит на Сибиллу своих прав!
— А я смотрю на брак с точки зрения англичан! По-моему, нельзя жениться без любви, по расчету. Короче говоря, о вашем предложении не может быть и речи, потому что я люблю другую девушку, оставшуюся в Англии.
Он с ненавистью посмотрел на меня.
— Сначала подумай, что ты делаешь, Луи, — не сказал, а прошипел, словно змея, Бернак. — Ты становишься мне поперек дороги. До сих пор это никому не прошло безнаказанно.
— К сожалению, не могу изменить своих убеждений.
Он схватил меня за руку и, как сатана, соблазняющий Христа царствами земли, сказал:
— Посмотри на этот парк, леса, поля. Посмотри на этот старый замок, где в течение восьми веков жили твои предки! Одно слово — и все это снова будет твоим!
Я вспомнил очаровательную Эжени, которая выглядывает из окошка своего милого, утопающего в зелени домика в Эшфорде.
— Нет, это невозможно! — воскликнул я.
Бернак понял, что я непоколебим, его лицо потемнело от гнева, и слова убеждения быстро сменились угрозами.
— Знай я это, я не стал бы мешать Туссаку. Я бы и пальцем не пошевелил ради вашего спасения.
— Весьма рад это слышать. Своим признанием вы избавили меня от чувства благодарности к вам. Отныне я вам ничем не обязан! И я спокойно пойду своей дорогой, не имея с вами ничего общего.
— Не сомневаюсь, что вы не желаете иметь со мною ничего общего! — крикнул он. — Придет время, и вам еще больше захочется этого. Прекрасно, месье, идите своей дорогой, но и я пойду своей, и мы посмотрим еще, кто быстрее достигнет цели!
Гусары дожидались меня у ворот. Я быстро собрал свои скудные пожитки и пошел вон из дома. И тут мое сердце сжалось: я подумал о Сибилле. Мыслимо ли оставлять ее одну с этим ужасным человеком? Ведь она предупредила, что ее жизни в этих стенах постоянно угрожает опасность! В раздумье я остановился на пороге Послышались чьи-то легкие шаги — это она сама спешила ко мне.
— Счастливого пути, Луи, — сказала она, запыхавшись, и протянула мне руку.
— Я думал о вас, — сказал я, — мы объяснились с вашим отцом, и между нами все кончено!
— Слава Богу! — воскликнула она. — В этом ваше спасение! Но берегитесь его: он всюду станет преследовать вас.
— Пусть делает со мной, что хочет, но как вы останетесь здесь?
— За меня не бойтесь. У него больше оснований меня опасаться, чем у меня его. Луи, вас зовут. Счастливого пути! Да поможет вам Бог!
Глава девятая
Лагерь в Булони
Как живое воплощение узурпаторства дядюшка стоял в воротах замка под фамильным гербом де Лавалей — серебристым щитом с тремя выгравированными на нем голубыми ласточками. Дядюшка словно не замечал меня, пока я садился на поданную мне высокую серую лошадь, но я видел, что из-под низко нависших бровей его глаза устремлены на меня, а желваки на скулах, по обыкновению, совершают свое ритмическое движение. На его увядшем лице и в жестоких глазах я читал холодную ненависть. Я, в свою очередь, торопился уехать, потому что его общество угнетало меня, и я весьма был рад возможности повернуться к нему спиной, чтобы вовсе его не видеть.
Лейтенант отдал команду, раздалось звяканье гусарских сабель и шпор, и мы тронулись в путь. Когда я оглянулся на черневшие башенки Гробуа и на мрачную фигуру моего родича, следившего за нами из ворот, в одной из бойниц, над его головой, я вдруг увидал белый платок: кто-то махал в знак последнего приветствия! Снова я похолодел при мысли, что бесстрашная девушка оставалась с этим чудовищем одна.
Но юность недолго предается унынию, да и как грустить, если добрый конь мчит во весь опор, ветер свистит в ушах и дух захватывает от такой скачки? Мы ехали по песчаной дороге среди холмов, вдалеке виднелось море, а между ним и дорогой находилось теперь хорошо известное мне соляное болото. Чудилось даже, что я вижу вдали черную точку — злополучную лачугу. Показались рыбацкие селения; к ним принадлежали и Этапль, и Амблетэр. А мыс, освещенный ночью сторожевыми огнями и из-за этого похожий на раскаленную шпагу, сейчас, как снегом, был покрыт белыми палатками лагеря.
Над водой далеко-далеко плыло маленькое дымчатое облачко, указывая мне на страну, где я провел свою юность, страну, которую я полюбил, как родину.
Наглядевшись на море и холмы, я обратил внимание на гусар, которые образовывали вокруг меня скорее стражу, чем эскорт. Я с удивлением и любопытством смотрел на людей, стяжавших всемирную известность своей дисциплиной и примерной доблестью. Их облик никоим образом нельзя было счесть примечательным: мундиры и экипировка были куда скромнее, чем у английской милиции в Кенте, которая проезжала по субботам через Эшфорд; их запачканные ментики, потертые сапоги, крепкие, но некрасивые лошади — делали их похожими скорее на простых крестьян, чем на гвардейцев. Невысокого роста, веселые, смуглолицые, с большими бородами и усами; у многих в ушах были серьги.
Меня поразило, что даже самый юный из них, совсем мальчик, совершенно оброс волосами, но, присмотревшись внимательнее, я заметил, что его бакенбарды сделаны из каучуковой смолы. Высокий молодой лейтенант заметил, с каким удивлением я рассматривал этого гусара.
— Да-да, — сказал он, — эти баки ненастоящие. Чего же еще ожидать от семнадцатилетнего мальчишки? И в то же время мы не можем допустить, чтобы у нас на парадах были безусые и безбородые солдаты!
— Смола плавится в такую жару, лейтенант, — заявил гусар, бесцеремонно вмешиваясь в наш разговор. Свобода отношений была весьма характерна для наполеоновских войск.