Тень Бонапарта
Шрифт:
Императрица с волнением стала расспрашивать меня.
— Но ведь этот ужасный человек — Туссак — до сих пор не пойман! — воскликнула она. — Я слышала, что молодая девушка взялась найти его и что наградой за этот подвиг будет освобождение ее возлюбленного?
— Эта девушка — моя кузина, ваше императорское величество! Ее зовут Сибилла Бернак.
— Вы всего несколько дней во Франции, месье де Лаваль, — сказала Жозефина, — но мне кажется, что вы попали в гущу всех государственных дел. Вы должны представить вашу хорошенькую, по словам императора, кузину ко двору.
Императрица снова склонилась к корзине с ветвями алоэ, стоявшей возле камина. Вдруг я заметил, что она удивленно посмотрела на какой-то предмет, который тотчас и подняла с пола. Это была треуголка Наполеона с трехцветной кокардой; Жозефина подозрительно посмотрела на невозмутимое лицо министра.
— Что это значит, месье де Талейран? — крикнула она, и ее черные глаза вспыхнули недобрым огоньком. — Вы сказали мне, что император вышел, почему же его треуголка здесь?
— Прошу прощения, ваше императорское величество, но я не говорил этого!
— Что же вы сказали в таком случае?
— Я сказал, что он покинул комнату за несколько минут до вас!
— Вы что-то скрываете! — воскликнула она, инстинктивно угадывая правду.
— Я сказал все, что знаю.
— Маршал Бертье, я требую, чтобы вы тотчас сказали мне, где император и чем он занят!
Императрица переводила взгляд с одного на другого.
Не способный ни на какие увертки и хитрости Бертье мял в руках шляпу.
— Я не знаю ничего, кроме того, что сказал де Талейран, — сказал он. — Император только что покинул нас.
— Через какой вход?
Бедный Бертье с каждым вопросом императрицы терялся все более и более.
— Ваше императорское величество, я не могу точно указать, куда вышел император.
Взгляд Жозефины скользнул ко мне. Я мысленно вознес пламенную молитву святому Игнатию, который всегда покровительствовал нашей семье, — и опасность миновала.
— Идемте, мадам де Ремюза, — сказала императрица. — Если господа не желают сказать нам правду, мы сумеем узнать ее сами.
С большим достоинством она пошла к портьере, отделявшей нас от комнаты Наполеона; спутница императрицы следовала за него, и по ее растерянному лицу, по робким, неуверенным шагам я понял, что она догадалась, в чем дело.
Постоянные измены императора и сцены, которые они вызывали, были столь обычным явлением, что еще ранее, будучи в Эшфорде, я неоднократно слышал самые разнообразные повествования о них. Из-за своей самоуверенности и пренебрежения мнением света Наполеон перестал бояться того, что о нем могут сказать, тогда как Жозефина, всегда сдержанная и спокойная, терзалась ревностью, теряла самообладание, и это приводило к тяжелым сценам.
Талейран отвернулся, едва сдерживая торжествующую улыбку и приложив палец к губам, а Бертье, не будучи в состоянии сдержать волнение, беспощадно мял и тискал свою и без того измятую шляпу. Только Констан, этот преданный слуга, решился загородить госпоже роковую комнату.
— Если, ваше величество, вам угодно подождать одну минуту, я доложу императору о вашем прибытии, — сказал он, простирая руки так, что они загораживали вход.
— А, так вот он где! — гневно крикнула она. — Я вижу все! И все понимаю! Ну хорошо же, я поговорю с ним! Пропусти меня, Констан! Как ты осмеливаешься загораживать мне дорогу?!
— Разрешите мне доложить о вас, ваше императорское величество.
— Я сама доложу о себе!
Быстрым движением она отстранила протестовавшего слугу, раздвинула портьеру и исчезла в смежной комнате.
Яркий румянец, несмотря на наложенные на щеки белила, заливал ее лицо; глаза сверкали гневом оскорбленной женщины. Она не боялась предстать перед мужем. Но в изменчивой, нервной натуре переход от безумной отваги к самой отчаянной трусости совершается слишком быстро! Не успела она скрыться в соседней комнате, как оттуда раздался грозный окрик, словно рычание разъяренного зверя, и тотчас Жозефина в ужасе выбежала из комнаты в палатку.
Император вне себя от ярости бежал за женой. Жозефина была так испугана, что бросилась прямо к камину; мадам де Ремюза, не желавшая в качестве арьергарда принять на себя натиск разгневанного императора, бросилась вслед за нею. Так они обе бежали, словно спугнутые с гнезда наседки, и, дрожа всем телом, опустились на свои прежние места. Тяжело дыша, не смея поднять глаз, они молча сидели, пока Наполеон с нервно подергивающимся лицом яростно метался по комнате, изрыгая град площадных ругательств.
— Ты во всем виноват, Констан, ты! — кричал он. — Разве так служат мне? Неужели у тебя настолько не хватило соображения? Неужели я никогда не могу побыть один?! Неужели я вечно должен подчиняться женским капризам? Почему все могут иметь часы свободы, а я нет? А вам, Жозефина, я скажу, что между нами все кончено! Я еще колебался, но теперь я решил порвать с прошлым!
Я уверен, что все присутствующие дорого дали бы за возможность покинуть комнату. Находиться при подобной сцене не так-то легко! Император не обращал на нас ни малейшего внимания, словно мы были просто неодушевленные предметы. Складывалось впечатление, что этот странный человек непременно хотел все щекотливые семейные дела, которые обыкновенно сохраняются в тайне, разбирать публично, чтобы еще больнее уязвить свою жертву. Начиная с императрицы и кончая грумом, не было решительно ни одного человека, кто бы с грустью не сознавал, что он каждую минуту может быть прилюдно осмеян и оплеван ко всеобщему удовольствию, хотя каждый из присутствующих понимал, что в ближайшем будущем сам может попасть в такое же положение.
Жозефина прибегла к последнему средству, к которому обыкновенно прибегают женщины: закрыв лицо руками и склонив свою грациозную шейку, она залилась горючими слезами. Мадам де Ремюза тоже заплакала, голос ее от волнения стал хриплым и резким, а когда смолкали ее рыдания, слышались тихие, стонущие всхлипывания Жозефины. Когда издевательства мужа выводили ее из терпения, тогда она пыталась возражать ему, мягко упрекая его за бесконечные измены, но каждая такая попытка вызывала только новый прилив раздражения в императоре.