Тень Бонапарта
Шрифт:
— Всей душой, ваше величество! — ответил я.
— Учтите: я умею быть очень строгим хозяином, когда захочу, — с улыбкой сказал он. — Вы присутствовали при моем разговоре с Брюэсом. Я не мог поступить иначе, потому что для нас важнее всего исполнение долга, а дисциплина требуется не только от низших, но и от высших чинов. Но гнев никогда не может заставить меня потерять самообладание, потому что он не поднимается выше этого порога, — при этом он указал рукою на шею. — Я никогда не дохожу до исступлений. Доктор Корвизар подтвердит вам,
— Зато вы слишком быстро едите, ваше величество, — сказал широколицый добродушный человек, шептавшийся до той минуты с Бертье.
— Ах вы, негодник этакий, еще клевещет на меня! Доктор никак не может простить, как я однажды сказал, что предпочитаю умереть от болезни, чем от лекарств! Если я слишком мало трачу времени на еду, то это уже не моя вина, а государства, которое уделяет мне на еду всего несколько минут. Ах да! Я вспомнил, что, верно, сильно запоздал с обедом. Кон-стан!
— Уже четыре часа прошло сверх положенного для обеда часа, ваше величество.
— Давай сейчас!
— Слушаю, ваше величество! Осмелюсь доложить, в дверях ожидает месье Изабей со своими куклами!
— Ну тогда погоди, я сначала взгляну на них. Позвать его сюда!
Вошел человек, по-видимому, прибывший издалека. На его руках висела большая, сплетенная из ивняка корзина.
— Я посылал за вами два дня назад, месье Изабей!
— Курьер был у меня вчера, ваше величество. А я только что из Парижа.
— Модели с вами?
— Да, ваше величество.
— Разложите их на столе.
Я ничего не понимал. Изабей раскрыл корзинку, наполненную маленькими куклами, не больше фута величиной, разодетыми в самые яркие шелковые и бархатные костюмы с отделкой из горностая и золотых шнуров. И пока он раскладывал их на столе, я догадался, что император с его скрупулезностью и привычкой лично вникать во все пожелал видеть и эти костюмы придворных, заказанные для его двора на случай церемоний, парадов и прочих торжественных случаев.
— Что это такое? — спросил он, беря маленькую куклу в красном с золотом охотничьем костюме и белым плюмажем.
— Это охотничий костюм императрицы, ваше величество!
— Талия слишком низка, — сказал Наполеон, имевший строго определенные взгляды на дамские платья. — Эта проклятая мода, кажется, единственная вещь, которая не поддается моим командам. А это кто?
Он указал на фигурку в зеленом сюртуке, отличавшуюся особенно торжественным видом.
— Это распорядитель императорской охоты, ваше величество!
— Значит, это вы, Бертье! Как вам нравится ваш новый костюм? А кто вот этот в красном?
— Это главный канцлер!
— А в лиловом?
— Камергер двора!
Император занялся костюмами, точно дитя новой игрушкой. Он создавал из кукол группы, чтобы иметь понятие о том, как они будут выглядеть все вместе. Затем он сложил их обратно в корзинку.
— Очень хорошо, Изабей, — сказал он, — вы и Давид потрудились на славу. Можете передать эти модели придворным поставщикам и получить там вознаграждение за издержки. Но скажите Ленорман, что если она осмелится подать такой же счет, какой недавно прислала императрице, то ей придется познакомиться с внутренним расположением Венсеннской тюрьмы. Думаю, что выбросить 25 тысяч франков на одно платье, хотя бы оно было для самой мадемуазель Эжени де Шуазель, покажется вам непростительной глупостью, не так ли, Лаваль?
Он знал имя моей невесты! Неужели ничто не могло укрыться от этого непостижимого человека? Какое ему было дело до моей любви, — ему, погруженному в решение судеб всего мира? И когда я смотрел на него с удивлением и страхом, та же детская улыбка озарила его бледное лицо. На мгновение пухлая маленькая рука императора легла на мое плечо; его голубые глаза светились удовольствием. В зависимости от настроения глаза Наполеона принимали разные оттенки: темнели в минуты задумчивости, приобретали стальной цвет в минуты гнева и раздражения.
— Вы удивились, что мне известно о стычке в Эшфордском кабачке? Теперь вы поражены, услышав известное имя из моих уст! Плохого же вы мнения о моих агентах в Англии, раз считаете, что они не в состоянии доставить мне такие важные сведения!
— Не понимаю, почему о подобных мелочах донесли, вернее, почему вы их не забыли тотчас же, ваше величество?
— Вы очень скромны, месье де Лаваль, и мне не хотелось бы, чтобы вы утратили это редкое качество, познакомившись с придворной жизнью. Итак, вы полагаете, что ваши личные дела не существенны для меня?
— Не знаю, почему они могут быть важны, ваше величество.
— Кто ваш дядя Лаваль де Монморанси?
— Он кардинал.
— Совершенно верно! А где он?
— В Германии.
— Ну да, в Германии, а не в парижском Нотр-Даме, куда бы я его поместил! Кто ваш кузен?
— Герцог де Роган!
— Где он?
— В Лондоне.
— Да, в Лондоне, а не в Тюильри, где он мог бы достичь всего, чего бы пожелал. Сомневаюсь, чтобы после моего свержения у меня нашлись столь же верные подданные, как у Бурбонов. Вряд ли люди, которых я обрек на изгнание, будут отказываться от лестных предложений моих врагов, ожидая моего возвращения! Пожалуйте сюда, Бертье, — и ласковым, столь характерным для него жестом Наполеон взял своего любимца за ухо. — Могу я рассчитывать на вас, негодник вы этакий?
— Я не понимаю вас, ваше величество!
Мы разговаривали так тихо, что присутствующие ничего не слышали, но теперь все ждали ответа Бертье.
— Если я буду низложен и изгнан, последуете ли вы за мною в изгнание?
— Нет, ваше величество!
— Черт возьми! Однако вы откровенны!
— Я буду не в состоянии отправиться в изгнание, ваше величество!
— А почему?
— Потому что меня тогда уже не будет в живых!
Наполеон расхохотался.