Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия

Кард Орсон Скотт

В Роттердаме. Как Ахилл.

Не надо было особо напрягать воображение. Сестра Карлотта подобрала обоих – и Боба, и Ахилла. Боб был одним из товарищей Эндера в последней битве. Только его не пытались похитить, а сразу же убили. Все считали, что так вышло из-за плотной защиты мальчика греческой армией, и похитители отказались от своих планов, решив хотя бы не дать противнику использовать такой ценный кадр. Но ведь даже попытки его похитить не было, потому что Ахилл уже знал Боба и, что важнее, Боб знал об Ахилле слишком много.

А если Боб не погиб? Если он где-то

скрывается, защищенный свидетельством о собственной смерти? Абсолютно правдоподобно, что похищенные дети попытались бы выбрать его для тайного письма, поскольку он единственный из их группы, кроме самого Эндера, который не сидит с ними в плену. И у кого еще был бы такой сильный мотив их выручить и проверенные умственные способности, необходимые для выработки стратегии вроде той, что изложил в письме его информатор?

Питер понимал, что строит карточный домик, этаж за этажом, но каждый интуитивный переход был правилен. Письмо написал Боб. Джулиан Дельфики. И как же Питеру с ним связаться? Боб может быть где угодно, а связаться с ним способа нет, потому что любой, кто знает, что Боб жив, постарается делать вид, что Боб мертв, и ни за что не примет для него письма.

И снова решение должно быть очевидно по всем данным, и оно действительно очевидно. Сестра Карлотта.

У Питера был контакт в Ватикане – спарринг-партнер по войне идей, время от времени вспыхивающей между постоянными посетителями сетевых форумов по международным отношениям. В Риме уже было утро, хотя и очень-очень раннее. Но если кто-то в Италии и будет сидеть утром за своим компьютером, то это трудяга-монах, служащий Министерства иностранных дел Ватикана.

И ответ действительно пришел через пятнадцать минут.

Местонахождение сестры Карлотты не разглашается. Сообщение можно передать. То, что вы пошлете через меня, я читать не буду. (Здесь нельзя работать, если не умеешь держать глаза закрытыми.)

Питер составил письмо Бобу и отправил его сестре Карлотте. Если кто-то и знает, как связаться со скрывающимся Джулианом Дельфики, – это монахиня, которая когда-то его нашла. Таково единственно возможное решение задачи, которую задал информатор.

В конце концов Питер пошел спать, зная, что все равно долго не проспит – он наверняка встанет и заглянет в сети, посмотреть реакцию на свою статью.

А что, если никто не обратит внимания? Если ничего не случится? И он скомпрометировал личность Локка без всякой выгоды?

Лежа в кровати и притворяясь перед самим собой, будто может уснуть, Питер слышал, как похрапывают родители в своей комнате на противоположной стороне коридора. Слышать их было и странно, и уютно. Странно, потому что человек, который волнуется, что нечто им написанное не вызовет международной реакции, живет в доме родителей – единственный оставшийся дома их ребенок. Уютно, потому что к этому звуку он привык с младенчества, как к гарантии, что они живы, что они рядом, и, когда чудища выпрыгнут из-под кровати, родители услышат, как он зовет на помощь.

У чудищ за много лет изменились морды, и прятались они в углах комнат, очень далеких от комнаты Питера, но звук из комнаты родителей был свидетельством, что мир еще существует.

Питер знал (хотя и не понимал почему), что письмо, посланное Джулиану Дельфики через сестру Карлотту и через ватиканского друга, положит конец этой долгой идиллии – плести международные интриги, пока мама готовит ему завтраки. Он наконец вступал в игру сам, не как сдержанный и серьезный комментатор Локк или горячий демагог Демосфен – электронные конструкции оба, – а как Питер Виггин, человек из плоти и крови, которого можно поймать, которому можно сделать больно, которого можно убить.

Если что-то и давало ему заснуть, так вот эта мысль. Но вместо тревоги Питер ощутил облегчение. Покой. Его долгое ожидание почти закончилось. Он заснул и проснулся, когда мама позвала завтракать.

Отец за завтраком читал газету.

– Па, что там пишут?

– Пишут, что этих детей похитили русские. И отдали под контроль известному убийце. Трудно поверить, но вроде бы про этого Ахилла все известно. Выкраден из психбольницы в Бельгии. Черт, в сумасшедшем мире живем. Это мог быть и Эндер.

Питер заметил, как окаменело лицо матери на миг при имени Эндера. Знаю, мама, знаю, Эндер – дитя твоего сердца, и тебе даже имя его слышать больно. Сердце у тебя болит и по любимой Валентине, которая покинула Землю и не вернется никогда, по крайней мере при твоей жизни. Но твой первенец все еще с тобой, талантливый и красивый сын Питер, которому предстоит подарить тебе талантливых и красивых внуков, а может быть, и еще что-нибудь сделать – например, установить мир на Земле, объединив ее под властью одного правительства. Может, это тебя хоть как-то утешит?

Вряд ли.

– А этого убийцу зовут Ахилл… как дальше?

– Фамилии нет. Как у поп-звезды.

Питер внутренне сжался – не от слов отца, а оттого, что чуть не исправил «Ахилл» на «Ашиль». Поскольку ни в одной газете наверняка не было французского произношения имени Ахилла, как бы он объяснил такую поправку?

– А Россия, конечно, отрицает? – спросил Питер.

Отец снова пролистал газету.

– Здесь об этом ничего не сказано.

– Класс, – протянул Питер. – Это может значить, что это правда.

– Если бы это было правдой, – возразил отец, – они бы точно отрицали. Русские – они такие.

Будто отец все знал насчет того, какие эти русские.

Надо переезжать и жить отдельно, подумал Питер. Я уже в колледже. Я пытаюсь освободить десять пленников, томящихся за полмира от меня. Может, стоит потратить часть гонораров обозревателя на съем квартиры?

Может, даже стоит сделать это сейчас, так что, если Ахилл узнает, кто я, и пошлет ко мне убийц, моя семья не пострадает.

Но в момент, когда возникла эта мысль, появилась и еще одна, темная и очень глубоко скрытая: «Может, если я отсюда съеду, они взорвут дом, когда меня не будет, как было с Джулианом Дельфики. Сочтут меня мертвым, и какое-то время я буду вне опасности.