Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия
Шрифт:
Петра вошла в туалет, и этот человек, конечно же, вошел вместе с ней. Но Петра училась в Боевой школе, и если бы она стеснялась мочиться при других, то давно уже умерла бы от острой уремии. Она спустила трусы и села на унитаз. Этот тип оказался за дверью куда раньше, чем Петра готова была спустить воду.
В туалете было окно, были вентиляционные ходы. Но Петра понятия не имела, где она, и вряд ли ей здесь было куда бежать. Как это делается в кино? Ах да, какой-нибудь друг уже поместил оружие в потайном месте, герой его
Петра спустила воду, оправила одежду, вымыла руки и вышла к своему дружелюбному эскорту.
Наружу вышли колонной. Там стояли два черных лимузина и четыре машины сопровождения. В каждом лимузине сидели девушки примерно того же роста, что и Петра, тоже брюнетки. А Петру держали рядом со стенкой, не на виду, пока не подвели к задней двери хлебного фургона. Она туда влезла, и ни один охранник за ней не последовал. В фургоне сидели двое мужчин, оба в штатском.
– Я вам что, хлеб?
– Мы понимаем, что юмор помогает тебе делать вид, будто ты контролируешь ситуацию, – сказал один из них.
– Как? Психиатр? Это хуже пытки. Неужто Женевскую конвенцию уже отменили?
Психиатр улыбнулся:
– Петра, ты отправляешься домой.
– К Богу? Или в Армению?
– Сейчас – ни туда, ни туда. Но ситуация остается… гибкой.
– Уж куда гибче, если я еду домой куда-то, где никогда не бывала.
– Не были урегулированы вопросы подчиненности. Ведомство, которое похитило тебя и остальных детей, действовало без ведома армии и избранного правительства…
– Или это они так говорят.
– Ты прекрасно понимаешь мое положение.
– Так кому же вы служите?
– России.
– А разве так не все говорят?
– Так не имеют права говорить те, кто отдал нашу внешнюю политику и военную доктрину в руки ребенка, убийцы и маньяка.
– Все три обвинения равны по силе? – спросила Петра. – Потому что я тоже виновна в том, что я ребенок. И в убийстве тоже – как многие считают.
– Уничтожение жукеров не есть человекоубийство.
– Все равно геноцид. Можете назвать его инсектицидом.
Психиатр не понял. Очевидно, он недостаточно хорошо знал общий язык, чтобы понять игру слов, в которую так любили играть девятилетние дети в Боевой школе.
Фургон тронулся.
– Так куда же мы едем, если не домой?
– В убежище, где ты будешь вне досягаемости этого малолетнего чудовища до тех пор, пока не будет вскрыт весь заговор и не будут арестованы заговорщики.
– Или наоборот, – заметила Петра.
Психиатр снова не понял, но потом разобрался.
– Это тоже возможно. Но я – мелкая сошка. Кто догадается искать меня?
– Не такая уж мелкая, если вам подчиняются солдаты.
– Они подчиняются не мне, а другому лицу.
– И кто это?
– Если произойдет несчастный случай и ты попадешь в руки Ахилла и его спонсоров, ты не сможешь ответить на этот вопрос.
– К тому же до того, как меня захватят, вы все погибнете, и ваши имена не будут иметь значения. Я права?
Он посмотрел на нее изучающим взглядом.
– Не надо такого цинизма. Мы рискуем жизнью, спасая тебя.
– И моей жизнью тоже.
Он медленно кивнул:
– Хочешь вернуться в свою тюрьму?
– Я только хочу, чтобы вы поняли: очередное похищение – это не то же самое, что освобождение. Вы уверены, что у вас хватит ума, а у ваших людей – верности, чтобы это осуществить. Но если вы ошибаетесь, меня могут убить. Так что да, вы действительно рискуете, но и я тоже – а меня никто не спрашивал.
– Я спрашиваю теперь.
– Выпустите меня из фургона прямо здесь, – предложила Петра. – Буду спасаться сама.
– Нет.
– Понимаю. Я по-прежнему в тюрьме.
– Ты под опекой и защитой.
– Я – признанный гений стратегии и тактики, – сказала Петра. – А вы нет. Так почему командуете вы, а не я?
На это у него ответа не было.
– Так я вам объясню почему. Потому что тут дело не в спасении детишек, похищенных малолетним чудовищем. Дело в том, чтобы избавить Россию от кучи осложнений. Для этого мало держать меня вне опасности. Надо вернуть меня в Армению при благоприятных обстоятельствах, в нужный момент, чтобы с той фракции российского руководства России, которой служите вы, вина была снята.
– На нас нет вины.
– Я не говорю, что вы лжете, я только говорю, что это для вас важнее, чем спасти меня. Потому что, могу вас заверить, пока мы едем в этом фургоне, я на сто процентов уверена, что меня снова захватит Ахилл и его… как вы их назвали? Спонсоры.
– И почему ты в этом так уверена?
– А какая разница?
– Ты – гений, – сказал психиатр. – Наверное, ты видишь в нашем плане какой-то недосмотр?
– Он очевиден. Слишком много людей о нем знают. Дублирующие лимузины, солдаты, конвой. Вы точно знаете, что среди этих людей нет внедренных? Потому что, если хоть кто-то из них известит спонсоров Ахилла, они уже точно узнают, в какой машине я сижу и куда она едет.
– Они не знают, куда она едет.
– Знают, если водитель – их человек.
– Водитель тоже не знает, куда мы едем.
– Он просто ездит по кругу?
– Он знает только точку первого рандеву.
Петра покачала головой:
– Я знала, что вы дурак, потому что пошли в психотерапевты, а это вроде священника в религии, где Бог – это ты сам.
Психиатр побагровел. Это Петре понравилось. Он был дурак и не любил, когда ему это говорили, но ему определенно надо было это услышать, потому что он всю свою жизнь построил вокруг мысли, что он умный, а теперь он играл с настоящей боевой гранатой и думал, что ему хватит ума не погибнуть.