Тень иллюзиониста
Шрифт:
— Ты домой? — спросил он.
Беатрис показалось, что она незнакома с этим человеком, что их объединяет только съемная квартира, в которой они совместно проживают. Вне квартиры они были чужими. Ей вдруг почудилось, что она зажата меж трех неприступных стен, и каждая из них соответствовала одному из трех мужчин в ее жизни. На вершинах двух стен, подобно часовым, стояли Паниагуа и Голиаф, с руками, скрещенными на груди, и смотрели на нее с осуждением. С третьей стены на нее взирал Беато, который улыбаясь протягивал ей большой железный ключ и звал ее к себе. В его жесте, плавном и ласковом, в его улыбке было обещание счастья.
— Нет. Мне надо еще кое-что купить.
— Ну ладно. Тогда увидимся позже.
Незнакомец перешел дорогу и потерялся в толпе. Беатрис он показался призраком, который смешался с людским потоком, почти прозрачной и неосязаемой сущностью, пытающейся слиться со средой, к которой не имеет никакого отношения.
4
В
— Нет, — ответила она.
— Что так?
Она объяснила, что хочет остаться дома с детьми, потому что утомлена.
— Что с тобой? Ты заболела?
— Нет просто устала.
— Ну как хочешь, — сказал Паниагуа уже в дверях. — Но ты пропустишь незабываемое зрелище.
Беатрис увела сыновей в детскую, положила спать и баюкала их до тех пор, пока они не уснули. Вернувшись в гостиную, она выключила свет, села на диван, взяла пульт и стала переключать телевизионные каналы. На экране возникали отрывки рекламных роликов, фильмов, репортажей о войне, о которой она слышала, но которая ее не интересовала. Она остановилась на программе, показавшейся ей знакомой. Ведущий, мужчина с бархатным голосом и театральными жестами, принимал от телезрителей заявки с просьбой найти пропавших людей. Месяцами неутомимая команда телепрограммы трудилась, отыскивая людям, подавшим заявки, родственников, друзей и любимых по всей планете. Их находили, где бы те ни обитали, привозили домой и устраивали им перед камерой встречу с близкими, неизменно состоявшую из поцелуев и слез. Сейчас ведущий находился в Сан-Хавьере, крохотном селении посреди боливийской сельвы. На нем был белый льняной костюм, и одним локтем он опирался на барную стойку в какой-то забегаловке. Он рассказывал о мужчине, поиски которого начались очень давно.
— Нам впервые стоило такого труда найти человека, — произнес он с пафосом.
Мужчина, о котором шла речь, бесследно пропал более десяти лет тому назад. После долгих и бесплодных поисков его родственники связались с редакцией программы, на которую они возлагали последнюю надежду.
— Но мы все-таки его нашли, — объявил ведущий.
Тут камера сместилась в сторону. Телевизионный экран Беатрис, а также несколько миллионов экранов по всей стране заполнила собой большая, круглая и недовольная физиономия, с огромной сигарой в зубах.
— И вот перед нами Мигель Ансурес, пропавший муж и глава семейства. Ну что же, Мигель, вы готовы вернуться домой? — спросил ведущий, белозубо улыбаясь.
Мигель Ансурес напряженно смотрел в камеру и совсем не улыбался. Казалось, он пытался разглядеть, что происходит по ту сторону экрана. Затем он вынул изо рта сигару, повернулся к ведущему и сказал:
— Идите вы все к черту!
Внезапно Беатрис прониклась глубокой симпатией к этому человеку. Она прекрасно понимала, как он убежал от угнетавшей его жизни в неприютный и душный уголок сельвы, и уважала его борьбу за право начать все сначала. И когда наконец счастье так близко и он устроился с сигарой в зубах за стойкой своего собственного бара, приходит пугало, разряженное в белый лен, и спрашивает перед камерой, собирается ли он возвращаться домой. Фраза «идите вы все к черту!» была единственно возможным ответом на такой дурацкий вопрос. Тем не менее ведущий, а также остальные члены съемочной группы да и наверняка все телезрители думали, что поведение мужчины неуместно. Только камера смогла запечатлеть комическое замешательство, вызванное словами Мигеля Ансуреса. На переднем плане возникло покрытое испариной лицо ведущего и его бегающие глаза. Это рассмешило Беатрис, она засмеялась. Сначала робко, удивляясь звуку своего смеха, затем беззастенчиво заливаясь хохотом, который эхом отозвался в стенах квартиры, никогда не знавшей веселья.
5
Устав смеяться, она отключила звук, закрыла глаза, и свет экрана еще долго вспыхивал в ее зрачках разноцветными пятнами. Перед тем как уснуть, она увидела искру голубого цвета, которая, как молния, прорезала черный фон. Беатрис разбудил звук ключа, проворачиваемого в замке. Она приоткрыла глаза и заметила тень Паниагуа, пересекавшую гостиную. Потом она услышала, как его тело рухнуло на постель. В воздухе сильно запахло спиртным перегаром. Она медленно поднялась с кровати и выглянула в окно. В потемках повозка Беато излучала теплый, апельсиновый свет. Она отошла от окна и на цыпочках проскользнула в ванную. В зеркале она увидела
— Несчастье утомляет, — заключила она.
Умывшись холодной водой, она расправила платье, причесала волосы, спутанные ото сна, надушила шею и запястья. Потом, словно секретничая с подругой, приблизилась к своему отражению в зеркале и прошептала:
— Идите вы все к черту!
Леандро
1
Паниагуа и Тано удалялись, постепенно теряясь из вида. Леандро решил вернуться в зал, и его чуть было не снесла лавина людей, спешащих к выходу. Он прижался к стене и ждал, пока людской поток поредеет, чтобы можно было попасть в проход между рядами. Когда он поравнялся с креслом вдовы Гуарас, оно уже было пустым. На сиденье лежала записка со словами: «Не волнуйся. Позвони мне». Он свернул листок вдвое, убрал его в карман брюк и поднялся на сцену, где дон Браулио укутывал Беато полотенцем. Голиаф пытался собрать разлитую воду шваброй, которая в его руках казалась до смешного миниатюрной.
— Оставь, я сам, — попросил Леандро.
— Мне пора, — объявил Беато, растирая покрасневшие запястья.
— Даже слышать не хочу! — возмутился дон Браулио. — Сейчас мы пойдем ко мне, этим вечером ты хорошо поужинаешь и будешь спать на кровати, по-человечески. И заодно с утра посмотришь мою жену. Она меня здорово беспокоит.
Леандро оперся на ручку швабры и положил на руки подбородок. Он проводил взглядом троих мужчин, которые спустились со сцены и теперь по центральному проходу направлялись к вестибюлю. Посередине торжественно шагал, слегка наклонив голову, Беато, завернутый в полотенце. Рядом торопливо семенил дон Браулио. На выходе из зала он пригласил поужинать с ними и Голиафа.
— Нет, спасибо, — ответил Голиаф, — я останусь в повозке — вдруг кому-то что-то понадобится.
Леандро взял в руки швабру и стал собирать воду. Закончив, он погасил огни, запер все двери, опустил решетки и пошел домой, воодушевленный запиской вдовы Гуарас. Ему захотелось тут же ей и позвонить, но он передумал, вспомнив, что уже половина одиннадцатого. Ему только этого и не хватало: после стольких лет молчания и неудачного свидания позвонить не вовремя. Он легко поужинал и рано лег спать, но сон не шел. Незаметно вдова Гуарас покинула его мысли. Ее образ вытеснила мысль о том, что Беато пытались убить. Эта мысль не давала ему покоя, и Леандро не переставая ворочался с боку на бок в поисках объяснения. У него в голове не укладывалось — как можно хотеть смерти Беато, человека, который каждый год возвращается на улицу Луны, чтобы вдохнуть новую жизнь в ее обитателей. Мысленно он видел то мокрого Беато, скользящего по полу с наручниками на запястьях, с лицом, перекошенным от титанического усилия остаться живым, то Паниагуа и Тано, уносящих из «Авеню» железные браслеты. Долго он тасовал эти картины, меняя их местами, накладывая одну на другую, будто они были несовместимыми фрагментами абсурдного паззла. По мере того как шло время, возникали и новые детали. Лицо Беато странным образом было связано с белыми ногами Олимпии; его покрасневшие запястья — с Беатрис, исчезающей под покрывалом из черного бархата; лицо Тано, грязное от пота и машинного масла, с криком ужаса, который вырвался у зрителей, когда бидон на сцене задвигался. Не в силах больше разгадывать эту головоломку, Леандро поднялся с кровати и открыл окно. Он глубоко вдохнул. В воздухе пахло водорослями, как будто благодаря хорошей погоде вода в реке ожила.
— Завтра схожу посмотрю на реку, — пообещал он себе.
Он вернулся в кровать и, сложив руки на животе, погрузился в сон.
2
Жители улицы Луны уважали Леандро за то, что он всегда отстаивал их интересы. Именно он спас «Авеню», когда городское правление постановило снести кинотеатр и на его месте построить гипермаркет. Поначалу он встретил новость смиренно, как и все остальные. Он покорно выслушал официальную версию о том, что старый кинотеатр уже отслужил свое и должен уступить место последнему слову городской архитектуры. Удрученный разрушительным действием всего нового, Леандро подумывал даже нанять фотографа, чтобы увековечить образ кинотеатра и таким образом облегчить свои мучения во время приступов ностальгии. Потом он трезво взглянул на вещи и пришел к выводу, что никто не посмеет ничего снести, а снимки «Авеню» сделает он сам. Он попросил у дона Браулио лейку и подготовил подробный, необычайно эмоциональный фоторепортаж. Он написал гневное письмо, в котором заявил, что кинотеатр следует оставить на месте, так как это часть культурного наследия улицы и города. Он ходил по квартирам, собирая подписи. В конце концов он принес все в кабинет мэра, и через неделю правление во всеуслышание объявило, что кинотеатр не будет снесен и, более того, оно готово выделить средства на реставрацию здания. Именно Леандро в начале семидесятых убедил первых лиц города в необходимости асфальтировать улицу Луны; это он помог фрау Беккер открыть немецкую булочную; это он внушил всем соседям, что, несмотря на свой странный образ жизни, Беато — человек, заслуживающий доверия.