Тень императора
Шрифт:
— Твоя правда, за пару чогов счастья не купить, — согласилась Ильяс, отходя от навеса и чуть слышно, так, что её не услышал даже Эврих, добавила: — Беда в том, что его не купишь и за цванги.
Раньше ей нравилась молитва, начинавшаяся словами: «О, Тахмаанг, пошли мне достойных врагов и красивую распрю!» Но чем старше она становилась, тем ясней понимала, что отомстить недругу — значит всего лишь отдать долг, а отдача долга, пусть даже самого большого и важного, едва ли может быть целью жизни. Будет ли она счастлива, отыскав Ульчи и посадив его на трон свергнутого и обезглавленного Кешо? Прежде она не задумывалась над этим, однако Эврих любил заглянуть вперед и, наверное, был по-своему прав, вопреки утверждению, что не надобно ставить арбу впереди лошади. Ах, если бы он согласился
— Ильяс… — Тревога, прозвучавшая в голосе ар-ранта, заставила её напрячься и быстро оглянуться по сторонам. — Аджам! В двадцати шагах справа. А с ним трое конников…
— Вижу, не слепая! Сворачиваем за пестрой палаткой. Только не вздумай бежать!
— Куда тут убежишь? — проворчал Эврих, прикидывая, что ежели Газахларов телохранитель их узнал, то до Скобяной улицы им никак не добраться. Стоит ему только крикнуть…
— Козлятина с рисом! Медовые лепешки! Теплые лепешки и лучшее пальмовое вино! — завопил стоящий у пестрой палатки зазывала, и Эврих понял, что уж теперь-то привлеченный пронзительными криками Аджам наверняка их узнает. Он с Хамданом уже видел когда-то, как аррант красил волосы и лицо, и халат ремесленника не введет его в заблуждение. Если бы проходы между торговыми рядами не заполняли покупатели и зеваки, у них бы ещё был шанс…
— Финики сладкие, ароматные! Барашек жареный, нежный, сочный, к нему соус луковый и чесночный!
Каждое мгновение Эврих ожидал криков «Держи! Хватай! По приказу императора!». На плечи навалился страшный груз отчаяния. Как мог он поступить так опрометчиво? Зачем взял с собой Ильяс? Почему отказался от кванге, которое Тартунг уговаривал его взять с собой?..
Он заставил себя не пригибаться, не ускорять шага, памятуя, что, когда человек ведет себя осторожно, это обязательно замечают, а заметив, поднимают тревогу. Если же он ведет себя уверенно, не привлекая к себе внимания, о нем тотчас же забывают. Забудут и его, если только Аджам не кинется ему вдогон с криком «Держи! Хватай!».
— Все в порядке, он не узнал ни тебя, ни меня, — тихо сказала Ильяс, не замедляя шага. — Не иначе как Мбо Мбелек надоумил их шататься по базару, на котором нам вовсе незачем было появляться.
— Он узнал меня. Узнал и отвернулся, — ответил Эврих, все ещё не в силах осознать, что опасность миновала.
— Если уж он узнал тебя, так, верно, догадался и о том, кто я такая, — сухо промолвила Ильяс. — Или ты хочешь сказать, что он сознательно отказался от награды в пятьсот цвангов?
Эврих промолчал. Он не желал разговаривать на эту тему, пока они не достигнут Скобяной улицы и не свернут в один из ведущих к Гвадиаре переулков, сеть которых была столь запутана, что конные дозоры даже не пытались в них соваться. Более того, он вообще не желал говорить об этом, поскольку был уверен, что Аджам узнал его. Что же касается причин, по которым телохранитель Газахлара не выдал и не стал преследовать старого знакомца, то их могло быть по меньшей мере две. Добрые чувства к заморскому лекарю, превысившие желание получить вознаграждение, и прямое распоряжение Газахлара не ловить и не узнавать Ильяс. Что бы там ни говорила Аль-Чориль, она все же была дочерью своего отца, а Ульчи — её сыном, и хитрый оксар, вероятно, ни на мгновение не забывал этого. И, очень может статься, рассчитывал извлечь из родства с Ильяс немалую выгоду, ежели Белгони будет по-прежнему благоволить к ней…
Говорить спутнице о своих подозрениях аррант, конечно же, не стал. Напротив, оказавшись на Скобяной улице, он закружил её в незатейливом, сумасбродном танце и увлек в ближайший трактир. После пережитого страха ему хотелось есть. И пить. Пусть дураки хвастаются своим бесстрашием, а он, почувствовав приближение раскаленных щипцов палача, даже не пытался скрыть радости по поводу того, что нынче ему удалось избежать встречи с ними.
В крохотной безымянной харчевне пожилая медлительная хозяйка подала им сырую рыбу, приправ» ленную соусом из кокосового молока, смешанного с морской водой и лимонным соком, жареные бананы и улиток со сладким рисом. Принесла кувшинчик с пальмовым вином, и Эврих с Ильяс
Потягивая кокосовые сливки, Ильяс зачарованно слушала его и не могла понять, почему ей вдруг так захотелось в Аррантиаду. Кипарисы есть и в Мономатане. Моря здесь — хоть отбавляй. Дворца величественнее императорского нет, наверно, во всем мире, Эврих сам в этом только что признался, и все же…
— Хотелось бы мне, чтобы ты рассказал о своей родине моему сыну. Я ведь не только жду, но и боюсь встречи с ним. Мне бы хотелось, чтобы ты был рядом со мной не только когда мы будем свергать Кешо, но и когда я стану опекуншей юного императора, — неожиданно вырвалось у нее, и аррант опасливо оглянулся, желая удостовериться, что слова её не достигли чужих ушей. Но в низкой небольшой комнате сидело на циновках всего четыре чело» века, завсегдатаи, которым не было до воркующих любовников никакого дела.
— Нам нужны будут умные люди, ученые мужи, не обремененные старыми счетами, предрассудками и стремлением урвать кусок пожирнее для себя, родичей своих и знакомых, — продолжала Ильяс, нарушая молчаливый договор не омрачать этот день разговорами о грядущем. — Ты многое знаешь, и честность твоя не вызывет сомнений даже у Нганьи, готовой перекусить тебя пополам из дурацкой ревности. Не представляю, чему научила Мутамак Ульчи, но ему, безусловно, понадобится толковый наставник, и более подходящего для этой роли человека нам не найти, сколько бы мы ни искали. Иногда ты напоминаешь мне Кальдуку — старого императорского летописца, в ком чудесным образом сочетались ученость, доброта и широта взглядов. Подумай, как много должен узнать о мире мой сын, дабы справедливо управлять Мавуно!
— Ты слишком высоко оцениваешь мои скромные способности, — сказал Эврих, сознававший, что подобный разговор рано или поздно должен был состояться, и все же испытывавший досаду из-за того, что Ильяс не удержалась и завела его именно сейчас. — Приятно, когда тебя хвалят, но… Ты напрасно тревожишься: будет юный император, найдутся для него и достойные наставники, сведущие в науках и делах управления государством неизмеримо больше меня.
Он понимал, что Ильяс не может не думать о будущем, о переменах в своей судьбе. Она рассчитывала найти в нем опору, хотя говорила совсем об ином. И проще всего было бы пообещать ей всемерную помощь и поддержку, однако он не привык давать обещания, которые не намеревался исполнить.
— Правителю вовсе не обязательно быть мудрецом. Достаточно, если у него хватит разумения окружить себя достойными, знающими свое дело советниками. Слышала ли ты легенду об аррантском Царе-Солнце, пожелавшем справедливо и разумно управлять своей страной? Едва взойдя на престол, юный правитель призвал к себе всех аррантских мудрецов и повелел им собрать всю записанную в книгах мудрость, ознакомившись с которой он смог бы праведно жить и явить потомкам образец венценосца, пекущегося о благе страны и подданных…
— По-моему, ты собираешься отделаться от меня очередной притчей, — предположила с невеселой усмешкой Ильяс, успевшая уже достаточно хорошо узнать Эвриха.
— Согласись, что обычно я рассказываю свои байки к месту. Не пора ли нам, кстати, продолжить прогулку? По-моему, здесь становится слишком шумно. — Аррант покосился на группу ввалившихся в помещение купцов, решивших отметить окончание торговли веселой попойкой.
— Пора. Самое время нанять лодку и вернуться на левый берег, — согласилась Ильяс, поднимаясь с циновки.