Тень Инквизитора
Шрифт:
— Эти веревочки не стоят пяти тысяч, — после длительной паузы заметил нав. — И вообще, в моем представлении понятие «скромный сувенир» и эта сумма несовместимы.
— Тогда я побежал, — пожал плечами сын своего отца.
Но даже не сделал попытки сойти с места. Сантьяга тяжело вздохнул.
— Пятьсот?
— Мы с ребятами уже лазали на антикварные сайты, — поведал мальчишка. — Сабли, которые они здесь нашли, стоят полторы тысячи минимум.
— Но это не сабля.
— Это гораздо лучше, — согласился Вакар, поглаживая узелки. — И такое необычное…
— Дай,
— Три тысячи, — отрезал Сантьяга. — Или ищите себе другого покупателя. На размышление у вас… — Комиссар снял солнцезащитные очки и принялся неторопливо протирать стекла.
Мальчишка бросил на отца умоляющий взгляд, Юрбек брезгливо оглядел грязный пучок веревок. Он явно не понимал, за что нав собирается платить такие деньги, но решение следовало принимать быстро: Сантьяга заканчивал чистить второе стекло, и Томба угрюмо кивнул.
— Я согласен, — выдохнул Вакар и потребовал: — Наличными!
— У меня нет с собой таких денег, — развел руками нав. — Но я при свидетелях…
— Папа говорил, что вам все верят на слово, — кивнул Вакар. — Но со мной этот номер не пройдет.
— Почему?
— Я еще слишком маленький.
— Вы себе льстите. — Сантьяга вытащил из бумажника черную карточку «Тиградком» и протянул ее мальцу. — Идите в ресторан и переведите три тысячи, куда вам заблагорассудится.
— Вот это другой разговор!
Вакар схватил пластиковый прямоугольник и, бросив на колени комиссара грязную связку, припустил в заданном направлении.
— Хороший у вас сын, Юрбек, — сдержанно похвалил Сантьяга. — Достойный.
— Темный Двор может не волноваться за процветание Торговой Гильдии, — натянуто рассмеялся Томба, не спуская глаз с приобретенного комиссаром комка. — А все-таки, комиссар, что это такое?
— Кипу, — спокойно объяснил нав. — Таким образом инки хранили информацию.
— Значит, здесь что-то записано? — прищурился шас.
— Шифр кипу считается потерянным, — припомнил Кортес.
— Совершенно верно, — согласился Сантьяга. — Конкистадоры искали золото, а не знания. И не потрудились понять, с какой культурой имеют дело.
Он глотнул коктейль и увлеченно посмотрел на грязные веревочки.
Неузнаваемый остров учился быть модным курортом: прибрежные воды рассекали гидроциклы и скутеры, шоу, тщательно подготовленное концами, набирало обороты, угрожая затмить своим блеском бразильский карнавал, взмокшие официанты едва успевали обслуживать посетителей ресторана.
— Темка, надеюсь, ты не считаешь, что отпуск испорчен? — Инга заглянула в глаза Артема.
— Ни в коем случае. — Наемник притянул девушку к себе. — Эти дни были великолепны.
— А завтра домой, в холодную Москву, — грустно улыбнулась Яна.
— Сегодня. — Кортес сложил телефон. — Мы с Артемом уедем раньше.
— Что случилось?
— С нами хочет поговорить очень интересный чел.
Ленинградская область,
18 сентября, четверг, 23:53.
Старое кладбище, чудом уцелевшее до наших дней, пряталось в небольшой роще, за которой начинался густой и мрачный лес. Когда-то, давным-давно, когда страна жила совершенно другой жизнью, владельцы ближайшего поместья хоронили на этом погосте своих родственников, тщательно ухаживая за богато украшенными могилами. В те времена к кладбищу вела заботливо протоптанная дорожка, а среди деревьев рощи не встречалось высохших или больных экземпляров. В те времена…
Бурные перемены не обошли стороной владения большого дворянского рода. Поместье, прославившееся огромным трехэтажным домом, еще не дворцом, но уже не хижиной, некоторое время прослужило дачей для мальчиков из Смольного, но во время очередной попойки сгорело дотла еще в двадцатых годах. В сохранившихся постройках хотели было оборудовать колхозный коровник, да закрутились, а там фашист пришел, потом целина… в общем, некогда. А когда опомнились, выяснили, что сгнили добротные строения без хозяйского присмотра. Ну, сгнили, и ладно. Кладбище же сначала тихо приходило в запустение, печально взирая на свинцовое прибалтийское небо роскошными памятниками, а затем, по мере того как новая власть размывала моральные устои туземцев, начало подвергаться разграблению. Первой жертвой стала узорная чугунная ограда с воротами, затем стали разворовывать гранитные и мраморные плиты, а однажды присланные в колхоз шабашники по пьяни раскопали четыре могилы, надеясь стянуть с дворянских скелетов украшения. Тащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, но некоторое время назад разграбление приостановилось, притормозив перед самым сложным и аппетитным: огромным склепом, венчающим композицию родового погоста. Разворотить его на камни было несподручно, слишком уж хорошо потрудились строители, мужики было договорились с мотористами, обещавшими свернуть громадину спецтехникой, да передумали.
После того, как на оскверненном погосте завелись очень нехорошие люди.
— Назаретская скверна превращает свободного человека в раба, заставляя подчиняться догмам, противным людской природе! — Сильный голос Цезаря, гранд-мастера храма, гулко звучал под сводами старинного склепа. — Я отвергаю Бога, ибо не хочу быть рабом его! И я плюю на крест.
— Я плюю на крест, — послушно повторила светловолосая девушка с пронзительно голубыми глазами и немедленно проделала требуемое действо, осквернив лежащее у ног распятие.
Цезарь, высокий, статный, с длинными черными волосами и аккуратно подстриженной бородкой, одобрительно улыбнулся. Как и все посвященные, собравшиеся в склепе для проведения церемонии Инициации, он был одет в черный шелковый плащ с откинутым капюшоном, но на его груди висела золотая пентаграмма — символ власти гранд-мастера.
— Пусть церкви самозванца Иисуса разрушатся в пыль! Пусть все отбросы человечества, поклоняющиеся гнилой рыбе, страдают в горе и отрицании! Мы растаптываем их и плюем на их грехи.