Тень каннибала
Шрифт:
«Мы живем в аду, — мысленно повторила Анна Александровна. — И один из местных чертей угнездился неподалеку. Даже если он не настоящий черт, то наверняка возомнил себя им. Путь к духовному и физическому совершенству… Интересно было бы узнать, что это за путь такой. Может быть, для того, чтобы достичь совершенства, необходимо живьем есть людей? По слухам, африканские и австралийские каннибалы верили, что можно унаследовать ум, физическую силу и отвагу поверженного врага, если в торжественной обстановке подкрепиться его телом. Так, может быть, весь секрет в этом?» Вряд ли, конечно, автор объявления станет в открытую пропагандировать каннибализм, но Анне Александровне почему-то казалось, что она узнает людоеда, как только увидит. Она вовсе не думала, что он одет в
Она на ходу расстегнула сумочку, проверила, на месте ли бумажка с адресом, и ускорила шаг, впервые за эти страшные три дня чувствуя, что может сделать что-то полезное.
Глава 4
Он проснулся после полудня из-за того, что солнце, описав дугу на небосклоне, нащупало щель в портьерах и уперлось ему в лицо, своим горячим пальцем.
Некоторое время он неподвижно лежал на спине, слушая удары собственного пульса и вглядываясь в красный полумрак под зажмуренными веками. Постепенно бешеное сердцебиение улеглось, и остатки отвратительного кошмара, приснившегося ему перед самым пробуждением, окончательно растворились в умиротворяющем покое пустой квартиры. Тогда он повернул голову, так что горячая полоса солнечного света сместилась с лица на шею, и открыл глаза.
Несмотря на кошмар и преждевременное пробуждение, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Признаться, так он не чувствовал себя уже давно. «Все верно, — сказал он себе. — Так и должно быть. Здоровый образ жизни, правильное питание, полноценный отдых…»
Он не глядя протянул руку и нащупал на тумбочке часы. Было начало второго пополудни — в самый раз для человека, который заснул в шестом часу утра. «Ночная смена, — с ухмылкой подумал он. — Ночной образ жизни. Так жили наши волосатые предки, и так живут сейчас те, у кого хватает ума понять, что ночь — самое хорошее время для того, чтобы жить полной жизнью…»
Он рывком сел на постели и спустил босые ноги на нагретый солнцем, уже успевший слегка запылиться паркет. В косом солнечном луче кружились пылинки, исполняя свой вечный танец, замысловатые «па» которого оставались неизменными в течение тысячелетий и в то же время никогда не повторялись. Человек, который сидел на постели и наблюдал за танцем пылинок, не видел в таком утверждении ничего парадоксального: да, никогда не менялись и в то же время никогда не повторялись! Нет никакой нужды в том, чтобы менять фигуры этого солнечного танца, и в то же время их существует бесчисленное множество, настолько огромное, что перебрать все возможные варианты нельзя за время существования Земли. Скорее всего, именно этим и обусловлено отсутствие необходимости перемен, решил он. Бессмысленно пытаться изменить то, что существует в бесконечном множестве вариантов, — все равно придумаешь нечто, что и без тебя давным-давно придумано.
В этом рассуждении ему почудилась какая-то предопределенность. Это напоминало попытку измерить бесконечность или понять, как у ленты Мебиуса может быть одновременно и две стороны, и одна. Такая неуловимость того, что поначалу казалось столь простым и определенным, слегка раздражала его, и он, отбросив рассуждения, потянулся за брюками: портить себе настроение в самом начале дня не хотелось.
Он натянул тренировочные брюки и встал, во весь рост отразившись в зеркальной двери платяного шкафа. Тело у него, несмотря на далеко не юный возраст, все еще оставалось крепким и мускулистым. Его можно было бы с чистой совестью назвать красивым, но так его никто никогда не называл: отношения с женщинами у обладателя этого крепко сбитого, стройного тела складывались, мягко говоря, довольно своеобразно.
Он взял в углу за кроватью десятикилограммовые гантели и в течение получаса истово махал ими в воздухе, пока каждый мускул его тела не загудел от приятной усталости. Тогда он вернул гантели на место, постаравшись сделать это как можно аккуратнее, чтобы стук не потревожил соседей снизу. При этом в нос ему ударил запах собственного пота — густой, терпкий, необъяснимо приятный и одновременно отталкивающий. Он слегка поморщился, но тут же сунул ладонь под мышку и поднес ее к носу, втянув ноздрями опьяняющий аромат своего разгоряченного тела.
Приняв контрастный душ, он вышел на кухню, приглаживая мокрые после купания волосы, в которых местами уже поблескивала седина. Волосы все еще были длинными и густыми, только вот это непрошеное, незваное серебро… Впрочем, с этим ничего поделать было нельзя, разве что начать краситься в подражание какой-нибудь стареющей кокетке.
Он отыскал свои очки и бережно водрузил их на переносицу, все еще продолжая улыбаться: сравнение с кокеткой его искренне позабавило. Стекла в очках были слегка притемненными, и мир сквозь них выглядел удивительно четким и контрастным, хотя и не таким ярким, как без очков. Это тоже было хорошо и правильно: излишек цветов сбивал с толку, отвлекая от главного и мешая распознать истинную суть предметов.
Он вышел в лоджию, намеренно оттягивая момент, когда можно будет закурить первую в этот день сигарету, и, как обычно, получая удовольствие от своей власти над собственными привычками и потребностями. Конечно, с точки зрения здорового образа жизни от курения было бы лучше отказаться вовсе, но он ограничился тем, что сократил количество выкуриваемых сигарет до минимума. Это было невинное удовольствие, маленькая уступка давно покоренному и закованному в стальные цепи несгибаемой воли демону саморазрушения; кроме того, он твердо знал, что при желании может бросить курить в любой момент — сейчас, сегодня, завтра… да хоть вчера!
Окно в застекленной лоджии было приоткрыто, и сквозняк слегка шевелил висевшие на бельевом шнуре узкие линялые джинсы и простую серую рубашку из тонкой хлопчатобумажной ткани. Здесь же, укрепленные с помощью двух архаичных деревянных прищепок, висели изрядно поношенные матерчатые туфли на стоптанной резиновой подошве. Вынутые из них потрепанные шнурки висели отдельно, как два мертвых дождевых червя.
Он пощупал одежду. Джинсы и туфли все еще были слегка влажноватыми, зато рубашка уже высохла — хоть сейчас надевай. Придирчивый осмотр показал, что на вещах не осталось ни одного постороннего пятнышка: автоматическая стиральная машина и новый порошок с биодобавками отлично справились со стиркой. Раньше, когда он еще не купил себе стиральную машину, стирать приходилось вручную, а это было довольно утомительно. А еще зима и осень! Да и весна, коли уж на то пошло… В холод и в дождливую погоду выстиранная одежда никак не просыхала, и ее приходилось уносить в кухню и развешивать над включенной плитой. Плита у него стояла электрическая и жрала просто сумасшедшее количество энергии, заставляя его нести дополнительные расходы. Это было накладно, но необходимо: не мог же он появиться на людях в грязной одежде!
Стоя в лоджии, он прикрыл глаза и прислушался к едва слышному шороху и звону в ушах. Это был неустанный ток крови, питавшей кислородом клетки его организма. «Шумит, — с неожиданным умилением подумал он. — А странная получается штука, если разобраться: пока кровь циркулирует внутри твоего тела, это то, что дает тебе жизнь; но стоит ей попасть на одежду, на пол и вообще пролиться, как она тут же автоматически превращается в грязь, да еще в такую, которую не сразу и отмоешь…»
Он открыл глаза. Отсюда, сверху, открывался отличный вид. По широкому тротуару внизу, болтая и смеясь, прошли три молоденькие девушки. Впрочем, подумал он, при ближайшем рассмотрении девушки могли оказаться не такими уж молоденькими: расстояние и ракурс мешали разглядеть их как следует. «Интересно, — подумал он, — почему же я решил, что они молоденькие, совсем юные? Наверное, потому, что они уж очень громко и непринужденно болтали так, что их голоса были слышны даже здесь, хотя и неразборчиво».